Соня рапортует. Вернер Рут
орых была дочь, моя ровесница.
Гросмарценс, 30 марта 1918 года
«Дорогая мама! Я очень обрадовалась твоей открытке. Днем я совсем о вас не скучаю, только вечером, когда лежу в постели. Сегодня я беседовала с господином Фингергутом – дедушкой Эрны. Один из его многочисленных вопросов: «У твоего отца большое состояние?». Я ответила: «Да». Потом был ужин. Вначале подали большое блюдо с жареной картошкой. «Эрна управится с ним одна», – сказал господин Фингергут. Сразу же внесли еще одно блюдо. В картошке было четыре яйца и кусочки сала. Картошка плавала в жире. После этого можно было еще отведать желе с ванильным соусом. Объевшись до смерти, я отправилась спать.
Привет от твоей счастливой дочки. Можешь себе представить: пока я здесь, я съела всего четыре бутерброда, поскольку здесь много других чудесных вещей. Это действительно так».
Летом того же года меня вместе с шестилетней сестрой отправили в детский пансионат на побережье Балтики, принадлежащий городским властям Берлина. Маленькая сестренка, которая еще никогда не расставалась с домом, плакала. Я называла ее Рева.
2 июля 1918 года
«Дорогая мамочка… Рева очень обрадовалась письму, но если бы я каждый раз, когда она начинает плакать, давала бы ей конфету, то во всем Берлине их вскоре бы не осталось ни одной. За столом она больше не сидит рядом со мною, и знаешь почему? Радуется, что я ей теперь не твержу постоянно: «Ты должна есть прилично». Действительно, она всегда обкусывает хлеб по краям, так что толстый кусок масла остается напоследок. Вообще мы едим потрясающе много. Здешняя сестра-хозяйка говорит, что в Берлине нет картошки. Обычно Рева держится молодцом».
Август 1918 года
«Дорогая мамочка, представь себе: Рева поправилась на три, а я на четыре фунта! Хочу тебе кое-что рассказать. От нас должен был отправляться транспорт. Приготовили 600 бутербродов, упаковали и снесли вниз чемоданы. Выезд намечался на утро, но пришла телеграмма, что в Гамбурге якобы бастуют и ехать нельзя. И сейчас еще все сидят здесь. Я уже довольно много беседовала с господином городским советником Рабновом, который сейчас находится здесь. Каждый раз я чувствую себя как на экзамене: такие хитрые вопросы он задает. Господин Рабнов говорит, что всегда считал моего отца «пацимистом». Кажется, он употребил именно это слово; смысл его – за мир.
Дорогая мамочка, соберись с силами – начинаю теперь исповедоваться: мой передник разодран так, что заштопать невозможно. У Ревы платье совсем расползлось, держится на ниточках».
Особенность моих юных лет заключалась в противоречии между большой виллой на Шлахтензее, в которой мы жили, и нашим сравнительно скромным жизненным уровнем. Научная деятельность отца служила интересам рабочего класса. Имя отца – Рене Роберт Кучински, его профессия – экономист. Для столь большой семьи заработки отца были не очень велики. Ситуация еще более обострялась инфляцией, характерной для тех лет. Так мы и жили, довольные всем, но значительно скромнее, чем это можно было бы предположить, глядя на большой дом, приобретенный некогда состоятельным дедом. Со свойственной детям беззаботностью мы частенько подшучивали над бережливостью матери.
А вот письмо, написанное летом 1923 года. Я закончила школу-десятилетку (лицей), мне было 16 лет, и я достаточно хорошо знала, что такое «пацимист». Началась инфляция. Путешествуя в период школьных каникул, я отправила домой открытку:
11 июля 1923 года
«…Цены здесь такие, что волосы встают дыбом. Мне пришлось одолжить 5 тысяч марок. К счастью, хлеб мы получили по карточкам. Не посылай только шляпу. Если хочешь что-либо послать, то тогда колбасу. Здесь она стоит 15 тысяч марок за четверть фунта. Если будешь что-либо посылать, то тогда по возможности и сахар. Можно обойтись и без него, но очень хочется…».
В августе 1923 года родители уехали. Я писала им из дома:
«Дорогой отец, последнее мое письмо к тебе для меня самое дорогое, поскольку после него вы уже вернетесь домой. Сегодня царит большое возбуждение, вызванное скачком доллара до трех миллионов[1]. Мы ходили за покупками до и после обеда. Многообещающее событие для тебя: «Целендорфер анцейгер» опубликовал первый раздел передовицы «Статистика – это будущее Германии».
Мамочка, у нас нет ни грамма сахара. Это ужасно. Вряд ли он появится и ко дню рождения отца. О муке: шесть талонов я, правда, нашла, но давно их уже использовала: дети так много едят».
Дети – это мои младшие братья и сестры и мой брат Юрген, который старше меня на 2,5 года.
В 1924 году я стала ученицей в книжном магазине юридической и общественно-политической литературы Р. Л. Прагера по адресу: Берлин, Норд-Вест, Миттельштрассе.
Два года я читала главным образом прогрессивную литературу, видела и понимала богатство немногих и бедность большинства, нищенствующих безработных на уличных перекрестках, думала о несправедливости этого мира и о том, как ее можно устранить. Более ярким стал контраст между моим домом и положением ученицы. Я наблюдала страх взрослых людей перед угрозой увольнения, который
Один доллар стоил тогда 3 миллиона марок