Комедианты. Валерий Михайлов
за сигарету, когда у тебя по какой-либо причине не было нужных слов. Иногда мне казалось, что ты и начала-то курить только ради того, чтобы было чем латать лингвистические дыры в твоём миропорядке.
Такие разговоры, повторяющиеся с регулярностью размеренных сексуальных актов, не могли привести ни к чему хорошему. Мы понимали, что это начало конца, но ничего не могли с собой поделать. По большому же счёту, мы и не пытались ничего поделать с собой, избрав друг друга точками приложения сил, что воистину было сизифовым трудом.
Отчаявшись сотворить из меня человека, ты повернулась к Богу. Сначала это была дань моде, превратившаяся со временем в навязчивую идею замолить грехи. Бедняжка, ты решила, что твоя несчастливая жизнь, непутёвый муж и полное отсутствие перспективы есть не что иное, как наказание за грехи, которые ты теперь пыталась замаливать. Ты расписалась в нашей несостоятельности, решив получить всё то, о чём так долго мечтала, непосредственно из первоисточника.
Я оказался не у дел. Я почти физически ощущал его присутствие даже в нашей постели, что делало меня совершенно несостоятельным как мужчину. Я не мог, не хотел тебя делить ни с кем, даже с Богом. Всё или ничего! Первое время меня это бесило, вгоняло в уныние, лишало сна. Я ревновал, ревновал тебя страшно, при этом я никому не мог пожаловаться на свою ревность. Разве можно ревновать к самому Богу!
Тогда-то и появилась Мага. Милая, нежная Мага, расставившая всё по своим местам. Я начал «много работать», иногда даже по выходным. Я перестал ходить к твоей родне обедать, а ты нашла для этого благовидный предлог. Приличия вроде как были соблюдены, а больше тебя, если честно, ничего и не волновало. К тому же я так сильно уставал на работе, что это вполне извиняло мою ночную холодность, которая тебя вполне устраивала. Я всё чаще ночевал в другой комнате, оставляя тебя наедине с твоим Богом. Каждому своё.
Так мы и жили вполне счастливо, пока, дурочка, ты не испортила всё.
Он был высоким, стройным, красивым, хорошо одевался, умел себя вести, хорошо зарабатывал, читал Толстого и Крейна… Он свободно владел ножом и вилкой, не ковырялся в носу, не ходил в дырявых джинсах, был приличным, вежливым, обходительным, терпеливым. Другими словами, полная моя противоположность, хотя я тоже совсем не урод, не дурак, Толстому предпочитаю Басё, но Крейна люблю, знаю, как разделаться с бифштексом, чтобы гарнир не попал на штаны… Но, увы, я ненавижу условности и приличия, мне плевать на общественное мнение (остальные – это всего лишь человечество), и, что самое страшное, я частенько самозабвенно ковыряюсь пальцем в носу, получая от этого чуть ли не эротическое наслаждение.
Он не был твоим сослуживцем в буквальном смысле этого слова. Он работал на твоём этаже в соседней конторе. Вы часто встречались на лестнице по утрам, выходили одновременно покурить, возвращались с работы сначала в одном автобусе, а позже, когда у него появился шикарный автомобиль, он часто подвозил тебя домой. Я знаю, милая, ты совсем не думала об измене. Твой Бог (моя скромная особа здесь совершенно ни при чём) не допускал измен. Вы были друзьями, хорошими близкими друзьями. Домой ты его, правда, не приглашала. Ты стеснялась показать ему меня, мою комнату с плакатом «СЕКС – НЕ