По ту сторону. Сергей Щипанов
заигрывала с посторонними, не стесняясь мужа, за что и получала колотушки. Детей супругам Бог не дал, и это, судя по всему, не нравилось скорому на расправу мужу, подпитывало его злобу.
А вот Зуко и Мадлен, напротив, Господь даровал уже троих ребятишек, а в скором времени должен появиться и четвёртый – супруга Хозяина ходила на сносях. Потому-то Зуко и взял меня – пригодится, мол, вместо повитухи. Он тут всем заправлял – актёр, режиссёр и продюсер в одном лице. И, что удивительно – добряк; правильно Барбара сказала: «не шибко важный». Я верно угадала его специальность – клоун, причём, скорее, Белый, чем Рыжий.
Выступления Зуко заставляли зрителей и смеяться, и плакать. На сцену он выходил с партнёрами: мартышкой Лоло и осликом Симоном. Обезьянка ездила на осле верхом, прыгала через обруч, плясала под музыку Зуко. По окончании представления Лоло обходила зрителей со шляпой, в которую те щедро бросали медь и даже серебро. Гвоздём программы была сценка, когда Зуко пел балладу о смерти возлюбленной, а Лоло садилась рядом и смотрела на хозяина взглядом, исполненным жалости. У зрителей влажнели глаза, а самые чувствительные рыдали не стесняясь.
Ещё в труппе работала пара – близнецы брат и сестра Станко и Стелла, канатоходцы. Подростки лет пятнадцати, небольшого роста, тоненькие, как тростинки. Они такие трюки выделывали на верхотуре – у меня сердце обрывалось.
Мне тоже нашлась работа: не бог весть какая сложная, но опасная; если б не отчаянное положение – в жизни бы не подписалась на такую.
Сначала выдали сценический костюм: штаны, наполовину ярко-красные, наполовину ядовито-зелёные, и такой же окраски рубаху, только цвета на ней «поменялись» местами. На голову дали надеть светлый с мелкими кудряшками парик, а лицо приказали вымазать мелом. Как такое чучело выглядело со стороны, я не знала, да и знать не хотела – пусть, лишь бы зрители веселились, глядя на «дурака».
Собственно работа заключалась в следующем. Я выходила и становилась в центре сценической площадки. Зуко клал мне на голову яблоко, отходил на семь шагов и сбивал плод щелчком кнута. Такой вот «цыганский вариант» известной сценки с Вильгельмом Теллем.
В первый раз я даже не успела испугаться – щёлк! – кнут чуть коснулся волосков парика.
А потом я представила, что Зуко промазал, и… Со мной едва не случился нервный припадок. Он же мог меня убить! Сплетённый из полосок воловьей шкуры, длиной около двух с половиной метров, со свинцовым грузом на конце, кнут в опытных руках становился настоящим оружием. Барбара рассказала, что Зуко научился обращению с этой штукой у цыган, с которыми бродяжничал, сбежав из дому. Сам он был из семьи зажиточного крестьянина влаха (жителя княжества Валахия), но возиться в земле не хотел – тянуло на волю, прельщал кочевой быт. Зуко остался верен ему по сию пору.
Когда я стояла, подобно приговорённому к смерти на эшафоте, и смотрела как Хозяин берет свой ужасный бич, делает замах и, крутанув в воздухе кнутовищем, посылает его к моей голове, всё внутри обрывалось.