Свисс хаус, или В начале месяца августа. Игорь Петров
время, он кладет его поверх разбросанных по садовому столу книг, наливает себе бузинного сиропа, выпивает приторную жидкость и ставит стаканчик обратно на серебряный поднос. Шесть миллионов – это вся Швейцария, даже больше.
Нужно читать Льва Толстого, говорит она, тогда нам откроется вся жертвенная глубина загадочной славянской души. Андреас украдкой смотрит на часы. Эмили берет лежащий перед ней альбом с иллюстрациями и протягивает его Андреасу. Ее руки, когда-то полные и сильные, теперь едва ли не просвечивают насквозь. Это каталог работ Ганса Якоба Оэри, говорит Эмили, и в ее голосе звучит гордость удачливого коллекционера. Родился в городе Кибург, кантон Цюрих, в знатной семье. Закончив трехлетнее образование в городе Винтертур у Йохана Каспара Кустера, художника по обоям, он отправился в Париж, где поступил в знаменитую «Эколе де Бью-Ар». Французские слова Эмили всегда произносит с удовольствием, изящно артикулируя, она уверена, что говорит по-французски даже лучше самих французов. В Париже Ганс Оэри живет в нужде, поэтому он решает отправиться в Москву.
Всего в России он пробыл без малого восемь лет в качестве портретиста и учителя рисования. Голос Эмили звучит ровно, создается впечатление, что она не говорит, а считывает заранее написанный текст. Когда войска Наполеона вошли в Москву, швейцарский художник стал свидетелем исторического пожара. В огне погибли более десяти тысяч раненых и больных русских солдат, оставленных в городе. Эмили смотрит на Андреаса, словно преподаватель, принимающий экзамен. Многие обвиняли московского градоначальника Фёдора Ростопчина, который, к тому же, выпустил из тюрем сотни преступников, тут же занявшихся грабежами, но на самом деле основная тяжесть вины лежит на самом Наполеоне. Он первым напал, потому русские и сожгли свой город.
Эмили забирает у Андреаса альбом, перелистывает несколько страниц и, ткнув пальцем в большую, на разворот, репродукцию, возвращает обратно. Вот! Картина выполнена в красных, розовых и серых тонах, гуашь на бумаге. На переднем плане мельтешит пестрая толпа, в самой гуще которой можно различить всадников и даже одну лошадь, запряженную телегой. В перспективе, как следовало из подробной аннотации, размещенной под репродукцией, возвышалась «Башня Христа Спасителя», а перспектива к ней, образованная двумя рядами горящих особняков светло-розового оттенка, называлась, как это опять же следовало из аннотации, улицей Николая Чудотворца, архиепископа Мир Ликийских. Особняки, в основном двух- и трехэтажные, были уже в полуразрушенном состоянии, окна зияли черными провалами, и из каждого из них закручивался серой спиралью дым.
Церковь на левом краю картины, наверное, тоже горела, потому что из ее фасадных ворот валил дым, только не спирально закрученный, а образующий растрепанные космы. Люди на ней уже успели привыкнуть к катастрофе, происходящей вокруг, даже не предполагая, что еще немного,