Дневник. Софья Островская
ясности в выражениях, желая приучить нас к так называемому «научному» слогу, каким доказываются теоремы, алгебраические вычисления и объясняются законы и опыты по физике. Но мы, конечно, очень трудно привыкаем к ее речи, и часто она принуждена повторять то же самое по нескольку раз, чтобы мы могли составить более или менее ясное понятие об объясняемом. И вдруг, о, неожиданность! Сегодня я держала по физике форменный переходный экзамен; со мною вместе исправляли свои репетиционные двойки Женя Рукавишникова и Женя Видаль. На первую голову вызывают Ж.В.; «Физика» сидит у пюпитра Ады Моржицкой, высокая, длинная, тощая, в белой воздушной блузке. Сидит и думает, вытаращив свои огромные черные глаза, выпуклые, тусклые, некрасивые! Задает Жене сифон[135]. Эта строит физиономию, поворачивается на каблуках к классу и оглядывает девочек с таким видом, будто первый раз слышит о том, что на свете существует нечто, именуемое сифоном! В это время «Физика» занята обдумыванием какого-то сложного вопроса. Женя быстро наклоняется к Рукавишниковой, которая сидит почти что рядом с доской, и стремительно просматривает чертеж сифона, слушая бессвязные и торопливые слова моего «Ваbу» о устройстве сифона и, вероятно, еще о чем-то. Неожиданно «Физика» поднимает глаза:
– Госпожа Видаль, прошу без этого… Занимайтесь делом и оставьте госпожу Рукавишникову в покое…
Женя Видаль принимает вид оскорбленного самолюбия:
– Я, mademoiselle, я ничего… Она даже не слышала, что я ей сказала… Я, mademoiselle, я…
Но в это время «Физика» вдруг извергает мою фамилию. Встаю. Страх пропал, и даже стало смешно. Потом тупое равнодушие. Что спросит? Насосы, коэффициент линейного расширения, Бойля-Мариотта?
– Расскажите о барометрах!
Минуту молчу, подбирая первую фразу, в мозгу укладывается быстро красивая, длинная, витиеватая. Начинаю. Выходит резко и обрывисто: слова падают короткими отдельными предложениями, отрывистыми, маленькими, сухими. Я в отчаянии. «Будет злиться!» Но ни слова с ее стороны. Потом быстро осваиваюсь со своей ролью, уже, свободно и улыбнувшись, испрашиваю позволения подойти к доске и начертать около кривого, безалаберного рисунка о сифоне мою схему металлического барометра. Потом говорю еще что-то о циклонах, о погоде, о законе плавания[136], термометры, неудобства водяных термометров и т. д., и т. д….
– Довольно! – падает отрывистый звук.
«Неужели конец?» – думаю. Нет! еще придется дать листочек и решить задачу о теплоте. Граммы, градусы, калории привычным, машинальным движением набрасываю на бумагу, потом приписываю уравнение и подаю листок «Физике». Она только что кончила спрашивать Женю Видаль и отпускает ее на место. Просматривает мою задачу – верно. Еще несколько вопросов, и я готова. Сажусь и сейчас же втягиваюсь в доказательство и объяснение закона Бойля-Мариотта, который попался бледной и дрожащей Ж.Р. От испуга она стоит молча и неподвижно. «Физика» задает ей другие вопросы, но я их не слышу, потому что ни о чем не думаю. Вдруг вижу, что «Физика» быстро берет классный
Изогнутая трубка с коленами разной длины, по которой переливается жидкость из сосуда с более высоким уровнем жидкости в сосуд с более низким ее уровнем.
Имеется в виду закон Архимеда.