Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь. Вера Мильчина
будущего главы своего правительства король высказался следующим образом: «Мне жаль человека, снискавшего доверие моих врагов».
С радостной вестью о том, что король пошел на уступки, пэры отправились обратно в Париж, куда добрались только к вечеру; пока они двигались по городу, пэр Семонвиль все время громко кричал, обращаясь к прохожим: «Ордонансы отозваны, министры отставлены!» Однако в Ратуше новоизбранная муниципальная комиссия приняла это сообщение без энтузиазма и отослала пэров к депутатам, в особняк Лаффита. В 10 часов вечера один из пэров, д’Аргу, предстал перед палатой депутатов, однако он не смог предъявить никакой официальной бумаги, подписанной королем, и под этим предлогом депутаты не пожелали иметь с ним дело.
Вечером 29 июля парижские газеты, чье издание было временно приостановлено, вышли с триумфальными извещениями о победе народа, и в разные концы Франции отправились дилижансы, украшенные трехцветными флагами. Парижские кучера разносили по стране весть о том, что 27, 28 и 29 июля, в течение «трех славных дней» (как их очень скоро стали называть) в Париже произошла революция.
Между тем король улегся спать, так и не подписав никаких официальных бумаг, в чем убедились пэры Витроль и д’Аргу, вернувшиеся из Парижа в Сен-Клу около половины третьего ночи. Королевские ордонансы об отмене прежних решений и о назначении герцога де Мортемара главой кабинета министров были составлены и подписаны только на следующий день, 30 июля, около семи часов утра. После этого Мортемар уже на совершенно законных основаниях отправился в Париж, где его, однако, никто не ждал и где разные партии уже выдвигали собственные варианты будущего Франции. Бонапартисты требовали поставить во главе государства двадцатилетнего сына Наполеона герцога Рейхштадтского – «Наполеона II, наследника стольких славных побед». Республиканцы требовали очистить Францию от любых Бурбонов и писали в своих прокламациях, что только когда ни одного представителя этого рода не останется на французской земле, она обретет величие, покой и свободу. Наконец, депутаты-буржуа, которые группировались вокруг Лаффита, собирались «пригласить на царство» герцога Луи-Филиппа Орлеанского. В прокламации, расклеенной утром 30 июля на стенах парижских домов (ее авторами были два молодых историка и журналиста – Адольф Тьер и Франсуа-Огюст Минье), утверждалось: Карл X, проливший народную кровь, утратил право вернуться в Париж; республиканская форма правления ввергла бы страну в пучину гражданской войны, поссорила бы Францию с Европой; что же касается герцога Орлеанского, он еще во время Революции сражался под трехцветным знаменем и, получив корону из рук народа, будет хранить верность Хартии.
Попытка Мортемара известить парижан о том, что он назначен новым председателем правительства, окончилась полной неудачей. По совету коллег-пэров он не покидал Люксембургский дворец, куда тайком пробрался по возвращении из Сен-Клу. Один из пэров решился отнести новый ордонанс Карла X в Ратушу,