Пепельная клетка (Рассказы). Вагиф Султанлы
бессовестный, разве я не человек… До каких пор я буду сторожить голые стены. До каких пор… А что потом скажут взгляды. Сюсан…
Постепенно руки его слабели, пьяное тело теряло выдержку, силы. А он все звал Сюсан, просил, умолял:
– Открой дверь, Сюсан, открой… Умоляю, Сюсан, открой дверь, открой…
Уставшие руки его онемели, ослабли, соскользнули с ручки двери, колени подкосились, и камнем рухнул он под дверь.
Это в самом деле не похоже было на сон, будто подпал он под странные, чудные чары. Куда ни поворачивал, натыкался на запертую дверь. Странным было то, что закрыты они были наглухо, и что ни делал он, открыть их не мог. Эти двери были ему знакомы, были родными, когда-то и где-то он открывал эти двери, только вспомнить не мог, когда и где. И видел он, что все двери мира, которые он знал, закрыты перед ним…
Когда он пришел в себя, до утра уже оставалось немного. Ледяной холод каменного пола разбудил его пьяное тело. Руки, ноги от холода одеревенели. Дрожащими руками он достал ключ, но дверь открыть не смог, рука не поднялась. Положил ключ обратно в карман. После такой ночи не найти ему дома покоя.
Осторожно стал спускаться по ступенькам. Голода он не чувствовал, но жажда сжигала его. Спустившись во двор, припал к железному крану и напился вволю ледяной воды.
Сел на тротуар во дворе. Снял с себя пиджак; он был весь измят и вывалян в пыли. На работу идти в таком виде было нельзя, непременно нужно было вычистить его. Водой оттер места, запачканные пылью и известкой, но на себя надевать не стал, это было невозможно, пиджак был мокрым.
Посмотрел на небо. Было время, стояли они с Сюсан здесь во дворе и часами любовались звездами. Небо и сейчас было звездным. Но холодно поблескивающие в вышине звезды, постепенно теряя свой свет, угасали.
Светало.
Перевод Надира Агасиева
ЧУЖОЙ
«…Возьмите эти деньги, люди, купите мне буханку черного хлеба…», – слова, терзающие, рвущие на части все его существо, все самолюбие его, и куда бы ни шел он, куда бы ни направлялся, они попадали ему под ноги, как камни на дороге, он спотыкался о них и падал. Ужас этих слов, как неизбежное горе, как боль, осел у него внутри, и что бы ни делал он, от этого горя, от боли этой не было ему спасения.
Он сам себя не узнавал. Будто чужой, незнакомый человек смотрел на него из окна автобуса. Он изменился, начиная от волос до цвета глаз. Как будто видел себя в первый раз. Ему казалось, что и сердце, и мозг его пересадили в чье-то тело. Эти тело, голова, лицо – чье-то чужое. И в этом чужом теле сжималось сердце его и мозг. Он и не знал, что так далек и отчужден от самого себя. О том, что душа, характер постепенно меняются, он был наслышан, но осознать то, что неузнаваемо чужой может стать внешность, он никак не мог. И как ни старался, никак не мог убедить себя в этом. Ему казалось, что он понятия не имеет о том, что случилось. Он не мог поверить, что это ужасное событие зародилось и выросло в его мозгу. Потому как в памяти его ничего не было. Словно то, что произошло, было задумано кем-то другим. Он же просто, не задумываясь ни о сути происходящего, ни о последствиях, был бездумным