Дилеммы XXI века. Станислав Лем
«50 лет великих побед социализма» и «Страна великой науки» (читай: СССР), сегодняшнему читателю, возможно, будет очень непонятной. В ней может удивить фигура Ленина. Может возникнуть вопрос: зачем вообще автор её написал? И что же в ней было еретического, если русские, получив этот текст, не опубликовали его?..
Автор начинает с констатации лавинообразного научно-технического прогресса в современном мире. К чему он приведёт – может ответить только футурология. Это имеет первостепенное значение, потому что мир завтрашнего дня зависит от нашего понимания ситуации на Земле сегодня и от того, что мы будем делать или не будем делать в существующих условиях. Основа футурологии как «научной» (лучше сказать: рациональной) дисциплины – говорит Лем – исторический материализм Маркса. Зародившийся во второй половине XIX века как общая теория общественного развития, к настоящему времени он не имеет конкурентов. И это подтверждается повседневным наблюдением, тем, что человек постоянно приспосабливается к меняющимся условиям жизни, к различным «экологическим нишам». Маркс говорит немного больше о сообществах: что новое в их образе мышления (в рамках верований, например) всегда является результатом трансформации образа жизни, начиная с технологических инноваций. Кратко: N = f(B) – надстройка является функцией базиса. (Не указывается, какая конкретно функция, следовательно, это не является научным законом.) «Истмат» – это ограниченная теория, как и любая другая, и касается изменений и их последствий в «инструментальных средствах человека» (средствах производства). Однако он не объясняет развитие этих средств, не прогнозирует направление развития технологий. Исторический материализм обычно рассматривает механизм трансформации человеческих обществ и из этого выводит направление путей их развития; устанавливает рамки знаний только такие, в которые укладываются конкретные прогнозы футурологии. Иными словами: эта теория предоставляет данные о социальных потребностях, вытекающих из человеческой природы. Без учёта этих детерминизмов все социальные прогнозы висят в пустоте. Другое дело, что Лем дополняет эту социальную антропологию многочисленными немарксистскими тезисами – особенно что касается отдельных аспектов человеческой природы, прежде всего её греховности. Из философии Маркса Лем признавал только «истмат», плюс разделял убеждённость в постоянно зловещей, а точнее – амбивалентной, роли капитала в истории. Беспощадность в погоне за прибылью отражается в его словах: «Большой капитал выжмет золото и из камня, и из крови»…
Мы видим, что капитализм на Западе смягчился после Второй мировой войны, значительно урегулировал отношения «труд-капитал». Уэллс был бы прав с идеей «мягкого перехода», если бы не тот факт, что уступки капитала были вызваны страхом перед СССР. То есть уступки являются меньшим злом, чем революция. Эта мысль Лема в СССР времён Брежнева не могла понравиться лицам, принимающим решения! Кроме того, – говорит Лем, – миф эволюционного