Байкал. Книга 4. Татьяна Вячеславовна Иванько
о нём, только и жду его, прислушиваясь к ветру, приглядываюсь к теням, не спускается ли с небес, мой прекрасный Арий? А когда он рядом, я сгораю от страсти, и мне страшно временами, кажется, он разлюбит меня, за то, что я слишком уж его люблю, и ещё, потому что я такая глупая, ничего не знаю, и говорю одни глупости, как ребёнок, кому такое понравится? Кому нужна возлюбленная, тем более жена, безмозглая и бестолковая? Любому надоест. Вот, хоть и говорит, что любит и всегда будет любить, а улетает ведь… Вем, что надоть ему лететь, а не могу не думать, что улетает, чтобы и не возвращаться к такой глупой.
Ребёнок Кратона… что удумал… а что если Арий это себе в ум возьмёт и оставит меня? Если станет ему противно быть со мной, потому что был Кратон? Но…
Я расплакалась. И проревела так долго, что разболелась голова, и нос заложило. И ещё дольше бы проплакала, если бы Эрик не зашёл ко мне в домик.
– Аяя? Ты чего это? что ты плачешь?.. Боги… что случилось? – всполошился он, спеша подойти.
Я села, одеться я успела, конечно, и даже причесалась, правда, кое-как, ещё Огник был, надо же было проводить, но теперь, должно быть, совсем растрепалась…
…Верно, глядела Аяя не очень ладно, коса кривая и распустилась и с конца и у висков сильно, платье скосилось, обернувшись вкось вокруг неё, но сегодня я разглядел живот, вернее, животик, он был ещё маленький, но уже несомненный. Я не видел до сих пор живота. Когда-то я не дал ей родить сына Марея, чтобы её место заняла моя дочь, вот такими мелкими вещами некогда был занят Сил Ветровей. А теперь она носит славного здорового мальчика, сына Арика. Именно его, я это чувствую абсолютно отчётливо. Удивительное дело, в Аяе я лучше всего это чувствую, словно вижу мысленным взором, в своих жёнах так не чувствовал своих собственных детей.
Она села, хлюпая, но, переставая плакать, с усилием вдыхая, чтобы остановить слёзы, совсем расквасившие её лицо.
– Ты что плачешь? Арий давно улетел?
– А… ну… час назад, наверное… а может и больше…. – кое-как переводя дыхание, проговорила Аяя, высмаркиваясь в потиральце.
– Час?.. Так он о часах и минутах рассказал тебе?
– Так что… – прогундосила она, пожав плечами, и вытирая лицо, отняла потиральце от лица, – рассказал. Что там… Вот как бы их ход замечать, прибор какой надо придумать, что видеть, как они идут, часы и минуты…
Охота ей о приборах думать…
– А плачешь чего? Поссорились опять? – спросил я.
– Да… Нет, кажется, не поссорились, но он… осерчал, думаю. Видишь, как улетел, не поел даже и к тебе не зашёл.
– Ну, ко мне… ко мне часто не заходит, – сказал я. – И за что спорили-то?
Она смутилась почему-то, отвернулась, попыталась пригладить волосы, даже гребень в руки взяла, но и руки не слушались и волосы запутались, как следует, ничего у Аяи с причёской не вышло, она с досадой вздохнула, и села опрев лохматую голову на руку.
– Да не то, что… Это… ты не спрашивай, про то не говорят… ещё с мущиной…
Я сам догадался, и опять разозлился на брата, ну каков!? Разобиделся он