Красноармеец. Аристарх Ромашин

      …Платон любил Василису ещё со школы. Любил сильно, нежно, правдиво. Только ему не хватало смелости ей в этом признаться. Вместо этого он стал скрытым наблюдателем. Когда мог, провожал её до дома, отставая от неё на двадцать шагов. Благо жили они в одном районе.

      Время шло.

      Василиса взрослела, цвела, хорошела.

      И так получилось, что кроме Платона на неё положил глаз старшеклассник, поведение которого говорило о том, что ему чужда робость. Его лицо кричало на всю школу, что наглость для него не только второе счастье, но и девиз по жизни.

      Платон перестал наблюдать за своей любовью, по крайне мере он пытался отгородиться от неё. Но ему это удавалось с трудом. И начиная с восьмого класса его жизнь превратилась в трагедию, которую он проживал изо дня в день. Его собственный ад. Танталовы муки.

      В девятнадцать лет пришло освобождение. Он окончил школу. На выпускной он, конечно же, не пошёл, думая, что очень скоро забудет, убьёт и закопает свои чувства к Василисе.

      Но освобождение оказалось пленённое. Да, он потерял возможность каждый день видеть Василису, но не избавился от возможности любить её.

      Платон обрадовался, когда родители решили переехать в другой район Москвы. Отца повысили, семья приняла решение приобрести квартиру побольше. К тому же мама намекала на пополнение. Переезд избавил его от случайных встреч с Василисой. И со временем его любовь к ней утихла.

      По крайне мере он так думал.

      Когда ему исполнилось двадцать три года, в начале марта он встретил Василису снова. Случайно. В парке Зарядье. День тогда выдался на удивление тёплым.

      Утопленные когда-то насильно глубоко в озере безразличия чувства, вмиг всплыли на поверхность его сердца.

      «Нельзя упустить свой шанс, – думал он, – пусть я заядлый интроверт, но сейчас стоит проявить смелость!»

      Василиса с тех пор, как он её видел в последний раз, прилично изменилась: вместо длинных волос – короткие под каре, а вместо ярко-рыжего цвета – пепельный. Стройная фигура с соблазнительными формами осталась прежней. А вот её голубые глаза, в них помимо задора, теперь читалось и высокомерие. Сознание своей значимости – раздутое до космических размеров.

      «Впрочем, может, я ошибаюсь?» – задал сам себе риторический вопрос Платон и направился в её сторону. Она присела на скамейку с мороженным в руках. Положив вплотную к себе оранжевый рюкзак.