Смерть Калибана. Повести. Анатолий Мусатов
ором начинала устраиваться на ночь в кронах деревьев по обоим берегам реки. Заходящее солнце, окрашивая багрянцем верхушки деревьев, бросало зловещие отблески на воду быстрых перекатов, как бы напоминая своим цветом о грядущей расплате. Мокрые по пояс, усталые, с затаившейся тревогой в душе приятели нехотя брели домой.
Но проходило время, забывались огорчения и неудачи, а река, как добрая ласковая рука, снова давала им своё утешение. В ней они смывали и боль, и обиды, черпая всей душой в благодатных водах её силу духа и крепость для растущих тел…
Летом, в законные три с лишним месяца отдыха измученный тяжким учебным процессом Антон и вовсе не знал удержу. В придачу к основным боевым подвигам ему, как натуре деятельной и изобретательной, всегда удавалось сотворить несколько рисковых ситуаций. Их закономерным итогом становились и сломанная рука, и сотрясение мозга и утопление во время испытания мини-субмарины. Спас Антошу случайный прохожий. Подложив свою кепку под его голову, мужичонка, тяжело отдуваясь от перенесенных усилий, мягко приговаривал: «Вот понесла тебя нелёгкая! А если бы никого рядом не случилось? Что бы ты делал? Раков бы развлекал? Вот дуралей так дуралей! И кто тебя только надоумил залезть в эту железную бочку? Самого бы его туда! Надо же, парня подучил, а сам где-нибудь сидит и потешается над этой мокрой курицей!». «Никто меня не подучивал», – слабым голосом выразил свой протест Антон. Его обидело это замечание мужичонки. Как будто он и сам не в состоянии придумать такую штуку. «Вот-вот, я и говорю, – перевернулся тут же его спаситель. – Если бы тут кто-то учил, как следует уроки, то знал бы, что железные бочки с дырами тонут точно так же, как и топоры!». «Не дыры это, – насупился Антон, – а люки, только они протекать стали». «Протекать стали! – покачал головой мужичонка. – В голове у тебя протекает. Дожил до стольких лет, а простых вещей не знает! Если ты и дальше так будешь транжирить свою жизнь, то я и дырявой бочки, которую ты утопил, за неё не дам! Понял меня?».
Странное дело, но Антон вдруг почувствовал, как в его наполненной гулом и звоном голове, появилось неуловимое, и, вместе с тем, сильное желание согласиться с ним. Не было обычного чувства противоречия. Не было даже подспудной мысли об этом, было только чувство подчинения, без размышлений и анализов «почему да как». Он молча кивнул и закрыл глаза. Мужичонка толкнул его в плечо: «Идти можешь? А то до дому провожу!». Чума, сидевший рядом, серьёзный и насупленный, с готовностью оживился: «Конечно, дядь, щас пойдём. Тошка, побегли, а то дома влетит!».
Антон приподнялся и сел. Насквозь мокрая одежда стала тяжёлой и неприятно липла к телу. Голова ещё кружилась, противная дрожь заставляла ноги ходить ходуном. Но казаться слабаком ему не хотелось. Уцепившись за друга Антон встал. Ему вовсе не улыбалось, чтобы этот дядька рассказал матери с отцом об его утоплении. Антон представил себе их реакцию и это показалось ему пострашнее случившегося. Он хрипло прокашлялся и сказал: «Ну, это…,