Эмоции в розницу. Юлия Волшебная
помедлил с ответом.
– Некоторые – мной. Другие – моими близкими. Но есть и те, что написаны моими бывшими клиентами.
Я пригляделась к одной из картин, висевшей прямо напротив меня. Но тщетно я пыталась определить, была ли она написана самим Грегом или кем-то из алéксов, приходивших сюда до меня. Я совсем ничего не смыслила во всех этих цветовых пятнах и мазках.
– И меня ты тоже заставишь рисовать?
Грег фыркнул:
– Ты сама захочешь. В противном случае клянусь и пальцем не пошевелить в этом направлении, – и он поднял обе руки, демонстрируя мне свои ладони. Жест показался мне одновременно смешным и нелепым, и, вероятно, поэтому сильно врезался в память. Почему-то его слова звучали для меня убедительно.
– А также, если не будешь против, я напишу твой портрет. Ты сможешь забрать его на память, если захочешь.
Я пожала плечами. Пусть рисует, мне всё равно. Зато я вспомнила, о чём ещё собиралась расспросить Грега:
– Расскажи мне про фотографии с портретами, которые стоят у тебя в спальне. Почему они не электронные, а распечатаны на бумаге? Что за люди на них изображены? Какие-то известные эмпаты? Или знаменитости прошлых веков?
– Не угадала, – хмыкнул Грег. – На тех фотографиях всего-навсего мои близкие. Ничем не выдающиеся для других, но важные для меня. Любимые люди, семья. Скорее всего, ты смотрела не совсем внимательно, но я тоже на этих фотографиях присутствую. А бумажные они только потому, что электронные изображения мне кажутся неживыми. Они не передают энергию. А бумага и краска – живой материал, способный передать содержимое значительно глубже и эмоциональнее. Это касается многих вещей: картин, книг, писем, дневников…
– Но зачем? – я оборвала Грега практически на полуслове.
– Что – зачем?
– Зачем ты держишь у себя в доме фотографии своих родственников? Ты не помнишь, как они выглядят и боишься, что не узнаешь при встрече? Или это особая религиозная традиция? Я читала о чём-то подобном в курсе истории цивилизаций.
И тут случилось непонятное. Грег начал как-то удушливо смеяться. Я видела, что он пробует сдерживаться, прикрывая рот ладонью, но в итоге не справился с собой и начал громко, во всё горло хохотать. Грега так корёжило от смеха, что он раскраснелся и стал вытирать глаза тыльной стороной ладони, смахивая с них выступившие слёзы. Я огляделась вокруг, пытаясь рассмотреть, что же он увидел, отчего пришёл в такое состояние. И только пару минут спустя поняла, что ему вообще не над чем смеяться, кроме как над моим последним вопросом. И, глядя на Грега, мне даже стало жаль, что я не понимаю, в чём комизм ситуации и не могу так же громко посмеяться вместе с ним.
Наконец, когда взрывы хохота стали угасать, сменившись каким-то подвыванием, Грег выдавил из себя:
– Прости….уы-ы-ы… прости, пожалуйста! Надеюсь, что не обидел тебя своим смехом… Но это и правда невыносимо смешно. Ты ведь задала этот вопрос со всей серьёзностью. Ф-ф-у-ух, – он тяжело выдохнул, будто после быстрого бега. – Нет, Мира, я не забываю,