Фабрикант. Сергей Евгеньев
Александр Иванович, встав с кровати. – Хоть лампу керосиновую дайте.
– Не положено лампу, Александр Иванович, – ответил начальник караула, протягивая тарелку и кружку чая. – Электричество позже дадут, вечером. Оно всю ночь до утра горит, если не отключат.
– Как же мне обедать? Не видно ничего.
– Помочь не могу. Здесь, говорят, ещё при прежнем режиме заключённая себя насмерть керосиновой лампой сожгла, теперь не выдаём. Я у коменданта узнаю, как быть, если с электричеством перебои будут, – ответил офицер и укатил тележку. «Никитин, вам обед!» – послышался из коридора крик вместе со стуком в дверь соседней камеры. На столе у Коновалова дымилась плошка с жидкой похлёбкой, стояла кружка кипятка, лежали два куска серого хлеба и два куска сахара – вот и вся трапеза. Насытиться не удалось, но хоть согрелся. В камере вообще стало чуть теплее, видимо, топили печь, один из боков которой был частью стены и грел одиночку.
Коновалов встал и прошёлся взад-вперёд. Попробовал постучать в стену в надежде, что из соседней камеры отзовутся, но в ней, как и на полу в коридоре был спрятан какой-то звукопоглощающий материал – стук был глухой, неслышный. С улицы доносились редкие отдалённые звуки выстрелов. На бой непохоже, значит Керенский подкрепления так и не привёл. Да и ездил ли он за ними вообще? Может просто сбежал туда, где спокойней? А куда? Очевидно одно – завертелась очередная русская смута, кровавая и беспощадная. Кто в ней выживет одному Богу известно. У заключённых здесь уж точно шансы мизерные.
Министр достал из кармана жилета золотой брегет. Три часа дня. Долго же он проспал! Александр Иванович чувствовал себя полным сил, но применить их в тесноте камеры было негде. Сумрачный свет не пробивался в окошко, затенённое другими зданиями. Тяжёлые мысли неотступно лезли, как он ни пытался их отгонять. Бесцельная ходьба помогала мало, да и стены давили. «Конец, вот и конец…», – беспрестанно стучало в голове. Коновалов вскакивал с кровати, резко шагал к стене и опять садился на скрипучий матрас. «Что делать? Что же делать?».
Очередной раз застонали пружины. Щёлк…– крышка брегета звонко открылась. Бесполезно, всё бесполезно. Щёлк…– золото крышки тускло зажелтело в полумраке. Ничего сейчас предпринять нельзя, а покорно ждать своей участи – худшее, что может быть. Щёлк… Как же так вышло? Где он ошибся? Щёлк… Он сам ждал революции, помогал ей случиться, а теперь оказался в проигравших. Щёлк… До чего же обидно! У него же колоссальный опыт –двадцать лет у руля собственной текстильной мануфактуры, совсем молодым принял семейное дело. Столько всего успел! Пусть поначалу на начинания молодого фабриканта старые купцы смотрели со снисходительной усмешкой, но время показало его правоту. Щёлк… Предприятия Коновалова стали крупнейшими, а народ на них никогда не поддерживал стачки, полыхавшие порой окрест. Щёлк… Он мечтал, чтобы его опыт распространился на всю Империю. Чтобы промышленники, деловые люди стали движущей силой страны. Теперь их называют кровопийцами и ненавидят, обвиняя во всех бедах. Щёлк… Уж он