Кошкин стол. Майкл Ондатже
годы – думаю, именно благодаря им я так до конца и не уверовал в мир, к которому принадлежал. Они открыли передо мной три двери в иной мир. Покинув в одиннадцать лет родину, сильнее всего я тосковал именно по ним. Тысячу лет спустя я наткнулся в лондонском книжном магазине на книги индийского писателя Р. К. Нараяна. Я купил их все до единой и долго убеждал себя, что их автор – мой незабвенный друг Нараян. Сквозь фразы мне мерещилось его лицо, его долговязая фигура, склоненная над скромным столиком возле узкого окна его спальни, – он кропает главу про Мальгуди, пока тетушкин голос не призовет его по какому-нибудь делу. «Когда я отправлялся к реке совершать омовение, улицы были темны, лишь городские фонари перемигивались (если в них не кончилось масло) на нашей улице… На пути ждали меня привычные встречи. Молочник, как раз начинавший свой обход, гнал перед собой белоснежную корову – завидев меня, он почтительно спрашивал: „Который час, господин?“ Вопрос угасал без ответа, так как часов я не носил. Часовщик, сидевший в городской управе, взывал из-под своего полога: „Это вы?“ – то был единственный вопрос, заслуживавший ответа. „Да, я“, – произносил я неизменно и шел дальше».
Я знал, что именно такие детали и примечает мой приятель во время утренних прогулок по Хай-Левел-роуд. Я знал возницу с буйволовой упряжки, знал астматика – владельца табачного лотка.
А потом в один прекрасный день я учуял и на судне запах горящей пеньки. Постоял немного, потом пошел к трапу, где запах был сильнее, поколебался, куда дальше – вниз или вверх, – и стал подниматься. Запах шел из коридора на четвертой палубе. Я остановился там, где он был всего сильнее, опустился на колени и потянул носом у щели под металлической дверью. Тихонько постучал.
– Да?
Я вошел.
За письменным столом сидел добродушный на вид человек. В каюте имелся иллюминатор. Он был открыт, дым от веревки с подожженным концом тянулся как по струночке над плечами незнакомца и уходил наружу.
– Да? – спросил он еще раз.
– Мне запах нравится. Вспоминается дом.
Он улыбнулся и указал на койку, куда можно было присесть. Открыл ящик стола, вытащил метровый примерно кусок веревки. Это была та же самая пеньковая веревка, которая тлела над табачными лотками на рынках Бамбалапития и Петта – да, собственно, и по всему городу, та самая, от которой поджигали купленные россыпью сигареты, а если вы просто пробегали мимо и хотели похулиганить, можно было от нее же подпалить фитиль петарды.
– Я тоже буду его вспоминать, – сказал незнакомец. – И другие вещи. Котемали. Бальзам. У меня они все в чемодане. Я ведь уехал навсегда.
Он ненадолго отвернулся. Будто бы впервые сказал самому себе это вслух.
– Как тебя зовут?
– Майкл, – ответил я.
– Станет одиноко, Майкл, заглядывай сюда.
Я кивнул, выскользнул за дверь и притворил ее.
Звали его мистер Фонсека, он ехал в Англию