Умереть на рассвете. Евгений Шалашов
была бы завтра работа. Но отставной солдат присел, а когда полено просвистело над головой, ухватил забияку за ворот рубахи да за рукав и перекинул тяжелую тушу через себя.
Уханов, встретившись с землей, ухнул и притих, а на Ивана бросились его сыновья – Тимоха и Генаха, здоровые, как бычки-трехлетки, и такие же дурные. Что сделал Иван, народ не разглядел, но Тимоха, подскочивший первым, уже катался по траве, держась за сокровенное место, а Генаха верещал, баюкая руку, не иначе все пальцы поломаны!
– Уби-и-или! – тоненько заголосила беззубая Люська Уханова – вечно битая жена Герасима.
– Пасть закрой, дура! – рявкнул на нее Иван, обернулся к оторопевшим односельчанам: – Чего рты раззявили? Воду несите!
Герасим очухался после второго ведра, а после четвертого почти протрезвел. Сидя в луже, тоненько икал и таращил глаза.
– Эй, как там тебя? Сюда иди! – позвал Иван Генаху, а когда тот выматерился сквозь слезы, сграбастал парня за загривок, уронил на землю и уселся к нему на грудь. Для острастки замахнулся растопыренной пятерней, пригрозив: «Убью!», схватил ушибленную руку в собственную ладонь, ощупал пальцы и слегка дернул. Парень закричал благим матом, но быстро затих.
– А ить не больно! – сообщил счастливый Генаха, взмахнув ладошкой. – А я ить думал – все пальцы поломаны! Дядь Вань, а как это ты?
– Были бы поломаны, ты бы сейчас Лазаря пел, – усмехнулся Иван, поворачиваясь к другому «инвалиду», посоветовал: – До ветру сходи, легче станет!
Углядев у того мокрое пятно, расплывшееся спереди порток, крякнул. Добро, если девки не видели.
– Насобачился Иван драться-то…
– Ну, повоюй-ка с евонное – так и ты так сможешь!
– Надо им было всем сразу наваливаться…
Переговаривался разочарованный народ. Ждали настоящую драку, с кровью, а тут…
Не обращая внимания на односельчан, Иван присел на крылечко. Вытащил кисет и остаток газеты, снова свернул «козью ножку». С наслаждением закурив, горько усмехнулся.
Много раз Иван представлял, каким будет возвращение. Думал – вот, после радостных бабьих причитаний батя истопит баньку, мать подаст пару свежего белья. Брат Яков, как в детстве, напарит до звона в ушах, окатит холодной водой. После бани хлопотунья-мать уставит стол пирогами, присядет на краешек скамьи, подперев рукой щеку. Мужики будут неспешно выпивать, слушая рассказы о войне с германцами, о революции и о том, как воевали с белыми гадами. Вытащит он из мешка гостинцы – платок для матери, туфли для жены и бритву для отца, и все будут радоваться! Помнится, в конце семнадцатого, когда вернулся с германской, всех и подарков было – прожженная шинель да винтовка с двумя обоймами. Но три года назад деревня была другая. А подарок был – всем подаркам подарок – земля!
Втайне он, конечно, предполагал, что все будет не совсем так, как мечталось. Но все обстояло хуже. Давила земляная крыша (солому в голодную зиму скормили скоту, а новой не нашлось) – сидишь, словно в блиндаже, присыпанном землей от разорвавшегося снаряда. Мыться пришлось