Иерихон. Басти Родригез-Иньюригарро
к запискам. Я всегда влюбляюсь по-настоящему, но испытываю лёгкую эйфорию вместо душевной боли. Цветы, свидания, старомодные стихи – прекрасные орудия борьбы со скукой.
Пытаюсь представить влюблённого Кампари – и содрогаюсь. Он просто не поверит, что его переехал каток, настигший кучу людей до него. Он посчитает своё чувство исключительным, небывалым, тяжёлым, как камень на шее, и возненавидит объект любви. Или хуже того – потребует от мира уважения к своей страсти, а мир, что бы нам ни внушали кино и бульварное чтиво, уважать какую-то там одну любовь не склонен. Идею любви – другое дело. Абстракции обобщают и упрощают, от частностей – одни проблемы.
Нет уж, пусть всё остаётся, как есть.
Внутренний монолог не мешает мне заниматься оригами. Складываю четверостишие самолётиком, запускаю его в симпатичный русый затылок и внезапно соображаю: вчера вечером именно эта барышня имела непосредственный доступ к моему недоступному абоненту.
Она оборачивается и подозрительно щурится, а я смотрю на её припухшие веки, покрасневшие глаза… И перестаю жалеть об опрометчиво посланном самолётике. Вчера здесь была чужая территория, но сегодня – свободная земля. Не побоюсь этого слова, бесхозная.
Каждый раз одно и то же. Свинство, друг мой Кампари, натуральное свинство. Девушки тоже хороши: «Ну со мной-то будет совсем по-другому», «Я не слушаю сплетни», «Он же такой милый, если с ним поговорить».
Говоря прямо, те, с кем он спит, значат не больше чем сожранный бутерброд. Сожранный не от голода, а потому что предложили. Половина – даже не в его вкусе. Ладно бы он их сразу посылал, но нет – не пойти, если поманили – это же ниже нашего достоинства.
Кадры мелькают перед глазами, будто вчера я ходил за русой Дашей по пятам. Вот Кампари молча залезает в разбросанную по полу одежду, застёгивает джинсы и исчезает за дверью. Другой вариант: парк, ещё краше – подъезд. Она: «Ты меня любишь?», он ей, в лучшем случае: «Нет».
Спрашивается, кому хорошо от твоей искренности?
В мелочах ты врёшь как дышишь. Зато помнишь, перед школьной поездкой в Бенилюкс моя матушка пошутила: «Вы же не станете налегать на коноплю в Амстердаме?». Ты промолчал, но ответ был написан у тебя на лице. Хорошо, что я вовремя нашёлся: «Кто же продаст траву несовершеннолетним?».
«Окружающие так и норовят подменить тебя придуманным образом – нельзя им этого позволять», – вот как ты это объясняешь. Ну, если твоя драгоценная личность под угрозой, нечем крыть, выкладывай подноготную вопреки здравому смыслу, но поддерживать девичьи иллюзии – обязанность любого порядочного человека, иначе какая-нибудь Медея прирежет тебя в ближайшие годы.
Нет, дезертирство Кампари сказывается на мне пагубно: я мысленно беседую с ним, вместо того чтобы предложить русому затылку прогулять следующий урок в кофе-хаусе или на бульваре, – погода ведь чудесная.
Даша смотрит в моё крылатое письмо, оглядывается, а губы у неё дрожат. Думает, издеваюсь? Надо срочно искоренить сомнения. Берусь за послание на русском и в прозе.
Может, у неё после Кампари такой отходняк? Что ж он с ней