Сто причин сойти с ума. Давид Павельев
количество краски и холстов. Периодически он пытается сжечь свою мазню. Вы удивитесь, как на это реагирует Дроздов. Думаете, надевает смирительную рубашку? Ничего подобного! Он даёт ему ещё больше красок, чтобы тот рисовал новые.
– Это и есть особый метод?
– Очевидно, да.
– Мне очень интересно на него посмотреть. Логика маньяка – это же так захватывающе!
– Он не маньяк… – буркнула Тоня.
Антипенко не слышал этого.
– Да, случай весьма занятный. Сегодня к нему и заглянем. Но чуть попозже, никуда он от нас не убежит.
– Ой, я совсем забыла! – воскликнула Тоня. – Я же обещала ему!
Она вскочила с места и выбежала из ординаторской, едва не сбив с ног нас обоих. Антипенко хитро подмигнул мне.
– Очаровательное созданье. Но не советую вам слушать её. Красивые девушки вообще созданы не для того, чтобы их слушали. Она у нас очень уж сочувственная. Особенно с некоторыми пациентами.
– Я уже понял. Да и эти инквизиторы могут быть такими обаятельными для девушек вроде неё… Безумие так притягательно.
– Да вы философ! А философствовать лучше всего не на сухое горло и трезвую голову. У меня в кабинете есть бутылка портвейна, ещё с юбилея. А разделить удовольствие до вас и не с кем-то было. Так что пойдёмте, инквизитор всё равно что занят пока рисовательством.
– С удовольствием!
В лице зама главврача я определённо нашёл хорошего наставника.
…Савонарола! Именно так я называю им себя, ведь, по их мнению, безумный не может позволить себе роскошь быть самим собой. И хоть я стремлюсь именно к этому – это единственное, чего мне хочется в жизни – приходится играть роль до конца.
Но если уж примерять на себя чью-то личность, то так, чтобы не чувствовать себя жалким самозванцем. И флорентийский монах оказался единственным, кто простил бы мне такое дерзновение.
Отвергнутый погрязшей во лжи и распутстве властью, объявленный еретиком и преступником за свою любовь к истине и красоте, он нашёл в себе силы бросить вызов, сражаться с могущественными врагами и на какое-то время одержать верх. Он убедил народ в своей правоте, поднял честных людей на восстание и стал его предводителем. Получив власть, стал бороться с их пошлостью. Он грезил справедливым обществом, победившим пороки и возвышающим своих граждан, где нет страданий и нужды притворяться. Его называли фанатиком, врагом свободы. Но что такое свобода? Люди выбирают ложь и уродство совершенно свободно, без всякого принуждения. Также свободно отвергают они всё прекрасное и всё лучшее, что есть в них самих, своё собственное благородство, которое могли бы избрать так же свободно, как и порок. Так не лучше ли отказаться от такой глупой, совершенно никчёмной свободы? Не лучше ли подчиниться и всё вокруг подчинить диктатуре красоты и гармонии?
Но это всего лишь мечта. Жизнь слишком несправедлива, и надежды великого остались тщетными. Предатели свергли его и сожгли на костре, как сожгли бы меня,