Башня птиц. Олег Сергеевич Корабельников
задвижки. Дверь распахнулась, и Хамзин поспешно перешагнул порог, словно боясь, что его не впустят. Поляков не удивился позднему гостю, молча отстранился, уступая дорогу, и так же молча закрыл дверь.
Вскипающие слова теснились в гортани, мешая друг другу. Хамзину хотелось плакать, и говорить, и кричать истошно. Он не стал раздеваться, а прямо в полушубке прошел в комнату и, не глядя, опустился с размаху в кресло. Старое дерево жалобно скрипнуло под его монументальным телом.
– Мишка, – выдохнул он, – дай выпить.
Поляков повозился у буфета и протянул стакан. Хамзин нежно погладил граненое стекло.
– Мишка, помоги. Конец мне.
– Можете пожить у меня. Это вас спасет?
– Нет, – обреченно вздохнул Хамзин. – Куда я от них денусь? В Антарктиде найдут.
– Тогда разводитесь. Еще не поздно.
– Да ты что! Живьем съедят, а не выпустят.
– Послушайте, Иван Николаевич, а может, вы сами виноваты в своих бедах?
– Конечно, – охотно согласился Хамзин. – И чего, дурень, женился? Завидую я тебе, Мишка, ни жены, ни тещи, ни детей. Сам себе царь. Налей-ка еще.
Он выпил второй стакан и по обыкновению своему стал рассказывать то, что уже давно было известно Полякову. Слова легко и плавно перетекали одно в другое. Хамзин выпускал их на волю, и от этого становилось прозрачнее и светлее на душе. Он говорил о своей неудавшейся судьбе, о непоправимости ошибок, совершенных в юности, о горечи и обреченности надвигающейся старости. Поляков слушал его, не перебивая, и постепенно в Хамзине укреплялась надежда, что он нужен кому-то, что его горести и печали близки и понятны другому человеку, а значит – жизнь еще не проиграна и стоит того, чтобы за нее держаться. Желательно – покрепче.
Оживая, он поднялся и походил по комнате, разглядывая мебель.
– И не скучно одному? Небось, привечаешь кого-нибудь? Знаю я тебя, хитрый ты, Мишка, себе на уме. Девчонку прячешь, ага?
Он решительно открыл дверь в другую комнату.
– Куда ты ее дел? А здесь-то рухляди! И охота тебе барахло беречь?
– Вам стало легче? – спросил Поляков вместо ответа. – Вот и хорошо.
– Винцо у тебя, Миша, классное. Сразу полегчало. Сыпани-ка еще стакашку. Да ладно, не суетись, я сам.
Хамзин прошел к буфету и взял в руки бутылку. Повертел, удивленно вскинул брови.
– Откуда такое? Сколько лет пью портвейн, а ни разу не видел, чтобы он через «а» писался. Почему «партвейн»?
– Не знаю. Опечатка, наверное.
– Ничего себе, опечаточка, хоть в музей ставь… И вкус странный… На кого работаешь, Мишка? – спросил он заговорщическим шепотом. – Возьми в долю, – и довольно расхохотался.
– На науку работаю, – улыбнулся Поляков. – Научных работников обогреваю.
– Ох, и врешь ты, Мишка, ох, и заливаешь! И где это ты целыми днями пропадаешь? Как ни придешь, а тебя дома нет.
– Следите за мной?
– А что! И слежу. Я тебя люблю, вот и хочу знать, кто ты такой.
Поляков начал