Катрин Карамболь. Патрик Модиано
к двери.
Прямой, как палка, и полный достоинства, он выкатился из кабинета на своих невидимых роликах.
Потом, когда мы уже жили в Америке, склад на улице Отвиль, и месье Кастерад стали казаться нам такими далёкими, что мы порой сомневались, было ли всё это на самом деле. Как-то раз мы с папой гуляли вечером в Центральном парке, и я спросила, с какой стати он позволял Кастераду так нахально вмешиваться в свои дела и даже в нашу семейную жизнь, диктовать эти дурацкие письма и молча выслушивал его бесконечные нотации.
– Я не мог иначе, – признался папа. – Кастерад когда-то спас меня, вытащил из очень неприятной истории.
Подробностей он мне так и не рассказал. Но я вспомнила, как сам месье Кастерад однажды сказал папе, когда сильно на него за что-то рассердился:
– Вам бы надо помнить, Жорж, что, если бы не верные друзья, сидеть бы кое-кому за решёткой.
Они с Кастерадом познакомились, когда тот только-только ушёл из школы на окраине Парижа, где преподавал французский. Папа всегда с большим почтением относился к людям, которые пишут книги, и купился на то, что Кастерад опубликовал несколько сборников стихов. В моей нью-йоркской библиотеке по сей день сохранился один из них, – наверно, папа сунул его перед отъездом из Франции в чемодан на память о прошлом. Сборник называется «Кантилены»[3], отпечатан на средства автора, проживающего по адресу: Париж, X округ, улица Акведук, 15. На задней стороне обложки сообщаются сведения о нём: «Реймон Кастерад. Лауреат поэтических конкурсов: Флоралий в Лангедоке, имени Мюссе в Бордо, обладатель премии Литературной федерации Гаскони и Северной Африки».
За матовой стеклянной витриной склада на улице Отвиль любопытные прохожие ничего не могли разглядеть. А над ней красовалась надпись тёмно-синими буквами:
Такая у нас с папой фамилия – Карамболь. Здесь, в Америке, её выговаривают по-своему: Кэрамбл, но в Париже она звучала совершенно нормально. Когда я выросла, папа рассказал мне, что вообще-то у него была другая фамилия, ужасно сложная. Что-то вроде «Карабакиквадзе» или «Карамджиболцишвили». Но однажды перед самой войной, когда папа был ещё совсем молодой, ему понадобилась копия свидетельства о рождении, и он отправился в мэрию Девятого округа, где когда-то его отец, то есть мой дед, записал сына под фамилией Карабакиквадзе или Карзамболишвили. Стоял жаркий летний день, в бюро записей гражданского состояния маялся всего один сотрудник.
Он принялся выводить на бланке страшно громоздкую фамилию и испустил тяжкий вздох. Ему показалось, что множество жужжащих, как пчёлы, и стрекочущих, как кузнечики, согласных, все эти «зе», «дзе» и «джи», густым невидимым роем вьются у него над головой – он даже невольно отмахнулся.
– Ну и фамилия у вас, пока напишешь – взмокнешь, – сказал он, вытирая пот со лба. – Что, если мы её упростим? Напишем, например… Карамболь. Как вам? Подходит?
– Да пишите, как хотите, – ответил папа.
– Тогда, значит, Карамболь.
Вот и значилось на вывеске над складом:
Кантиле́на – пение, песенка.