Словарь лжеца. Эли Уильямз
не наблюдалось, Трепсвернон лгал непринужденно. Завершив свое школьное образование, когда обвинения в женственности и последствия того, что воспринималось как таковая, должным образом опровергались на спортивных площадках и в карцере, Трепсвернон подумывал оставить шепелявость позади – вместе с аспидными досками и учебниками. Однако по привычке, а то и нервничая при собеседовании, устраиваясь на мелкую должность корректора в «Новом энциклопедическом словаре Суонзби», у него случайно проскользнуло «фюффефтвенно».
Взгляд редактора смягчился в несомненном сочувствии. Шепелявость сохранилась, а Трепсвернон обрел осмысленную службу.
Шепелявость стала обременительна, когда труды Трепсвернона в «Суонзби» сосредоточились на букве «С». Изо дня в день он тасовал по своему столу зеленовато-голубые каталожные карточки, исписанные словами на «С», заглавные слова и глоссы – сплошь присвисты и точное шипенье. Тот же редактор, что некогда был так расположен к несуществующему недостатку Трепсвернона при собеседовании, призвал его к себе от его стола и объяснил – мягко, – что в этом году вместо рождественской премии Трепсвернон поступит на курс занятий у одного из ведущих преподавателей дикции в Европе.
– Поскольку мы приступаем к тому «Риптаж – Существенный», – сказал тогда проф. Герольф Суонзби, возложив руку Трепсвернону на плечо. Стоял он так близко, что Трепсвернон улавливал его дыханье – странную смесь цедры и лучшего табака от «Фрибурга и Трейера». – Я подумал, что самое время было бы с этим разобраться, – понимаете, раз вы продолжаете трудиться послом нашего великого «Нового энциклопедического словаря Суонзби».
– Послом, сударь?
Помедлив, Суонзби ответил, стараясь при этом выглядеть милостиво:
– Именно. – Хватка на плече у Трепсвернона сделалась чуть крепче.
Пришепетывание стало такой неотъемлемой частью самоопределения Трепсвернона и его присутствия в «Суонзби», что предложение это трудно было опровергнуть или от него отмахнуться. Занятия с д-ром Рошфортом-Смитом были должным манером назначены по значительной стоимости за счет компании – и вот так и вышло, что тем январем Трепсвернон уже четыре недели подряд откидывался на спинку оранжевого кресла, сражаясь с мигренью и притворяясь перед доктором, будто шепелявит.
Методы обучения д-ра Рошфорта-Смита оказались любопытны, однако не то чтоб вовсе не приятственны. Отчасти было так благодаря привнесенному духу игры в кошки-мышки, ибо Трепсвернону приходилось скрывать свою совершенно обычную дикцию и старательно избегать разоблачения. На их последней встрече задействовали гальку – ее разместили во рту при чтении отрывков из Ковердейлова издания Библии, принадлежавшего д-ру Рошфорту-Смиту. На другой устроили нечто вроде кукольного театра, где в спектакле являли активную мускулатуру говорящего рта посредством шелковой модели человеческого языка, размером превосходящей натуральный орган. Трепсвернону сообщили, что язык сей был изготовлен