Безутешная плоть. Цици Дангарембга
кондуктор стучит в крышу, и автобус отъезжает. Женщина исчезает в выбросах черного газа.
– Ай-яй-яй! Она разве не слышала, что сдачи нет? – говорит мужчина сзади. От удовольствия рот у него становится похож на месяц.
Твои соседки по хостелу вылезают у магазинов Борроудейла.
Ты доезжаешь до полицейского участка Борроудейла и идешь между заправками «Бритиш петролеум» и «Тотал сервис». На обочине снимаешь туфли леди Дианы и, вытащив из сумки черные тапочки на резиновой подошве фирмы «Бата», запихиваешь туда лодочки.
Ты боишься, что обитатели фешенебельного предместья увидят тебя в парусиновых туфлях, особенно поскольку хорошую обувь ты спрятала. Поэтому, добравшись до дома номер девять по Уолш-роуд, где живет вдова Райли, и не столкнувшись ни с кем из знакомых, ты испытываешь облегчение. Ты садишься на сточную трубу у забора, чтобы засунуть ноги обратно в лодочки. Сначала видишь губы и приходишь в ужас. Когда отекшие ноги втискиваются в туфли леди Дианы, ты вскакиваешь. Губы округляются в ухмылку вокруг желтых зубов. Они принадлежат мелкому лохматому терьеру.
– Тяв! Тяв! – визжит пес, в бешенстве от твоего присутствия.
– Ты кто? – звенит в утреннем воздухе высокий голос. – Ндиве ани? – повторяет женщина. Обращаясь к тебе, она использует единственное число, фамильярное обращение.
Так как хоть сколько-нибудь стоящий человек – число множественное, в вопросе о твоем достоинстве женщина единодушна с собакой.
– Даже не думай шевелиться или подойти ближе, – предупреждает она. – Если он до тебя дотянется, то съест. Стой там!
На ее слова собачий хвост взмывает в воздух и молотит вверх-вниз у самого забора. Морда у терьера в пене, язык высунут. Время от времени он отбегает и скачет вокруг идущей от дома женщины. Полная яйцеобразная фигура выныривает из-за колючих кустов дакриодеса и ковыляет по кирпичной дорожке.
– Стой, где сказала, – говорит она.
Приближаясь к тебе, женщина развязывает тесемки хлопчатобумажного фартука и тут же завязывает их потуже. Терьер косится одним глазом на нее, другим на тебя и утихомиривается, теперь издавая лишь горловой рык.
– Что надо? – спрашивает женщина, глядя на тебя через забор. – Спроси у местных садовников, – продолжает она, не дав тебе ответить. – А как спросишь, так узнаешь, что я с тобой еще довольно ласкова. Предупреждаю тебя для твоего же блага. Вот порасспросишь садовников, узнаешь, скольких из них потрепало – и все это мелкое животное.
Она продолжает изучать тебя. Ты на нее не смотришь. У женщины такой внушительный вид, что ты опять превращаешься в деревенскую девочку перед мамбо[3] или старейшиной в деревне.
Твое молчание умягчает служанку.
– Даже меня и то цапала, нга[4], как будто сожрать хотела. – Она становится любезнее. – Так чего тебе? Мадам Мбуйя[5] Райли сказала, что кто-то пришел. Тебя прислала дочь бабушки Райли?
Ты киваешь, настроение у тебя поднимается.
– Вдова не очень-то со своей дочерью, – говорит служанка. –
Жрица культа вуду.
Прилипчивая дрянь.
Бабушка.