Хватка. Алексей Викентьевич Войтешик
начала осторожно подниматься к двери, но едва только она подошла, как страшный удар снаружи, отбросил и ее, и Петра назад, вглубь погреба. На них и других детей посыпалась труха, доски, балки и куски провалившейся крыши. В ушах звенело, в рот и глаза набилось пыли, но никто серьезно не пострадал. Дети, понимая, что даже в обвалившемся льохе7 не так страшно, как снаружи, только плотнее сбились в гурт, да заботливо стряхивали друг с дружки осыпающуюся вниз землю, вперемешку с опилками и соломой.
До самого вечера все вокруг гремело, стреляло и полыхало. Ближе к закату гром войны стал отступать за село, но взрослые, целиком занятые спасением того, что еще не до конца сгорело или разорвало снарядами, не торопились к погребу деда Бараненко. За окутывавшим все окрестности дымом темнело быстро и дети, сгрудившись в глубине выпустившего через пролом в крыше весь свой холод подвала, стали по очереди дремать. К моменту, когда вступила в свои права ночь, спали все.
Взрослые пришли за полночь. Видя, что земляной горб погреба ввалился внутрь, перепугались, стали звать детей. Те сонные, грязные, но слава богу целые стали выбираться сквозь завал наверх и с испугом смотреть на изможденные, перепачканные сажей лица дедушек, бабушек и мам.
Дед Моисей увидел Петра, подошел к нему и крепко обнял внука…
– Ото ж, унуча, – утирая слезы огромными ладонями, вздохнул он, – наделали, гады беды. У кого сарай, у кого хата, а кто и сам сгинул под бомбами. От так брат. Война. …А ты молодчина, Петрок. Як той сокіл всіх дітей крилами накрив, сберег…
– Я ж не один, – поднял голову внук, и посмотрел в сторону дочки агронома Пустового, – со мной Яринка…
– И Яринка молодчина, – устало подмигнул ему дед, – всі молодці, що цілі, а хаты, сараи, это дело наживное. Ничо, отстроимся еще, заживем лучше прежнего, нехай только все наши хлопцы вернутся с войны.
– Діду, а наша хата ціла?
– Наша целая, дзякуй Богу, – успокоил его дед, – и баба жива, и даж сарайчик не зачепило, ох, еще раз дзякую пану Богу. Малых наших ты сберег, будьмо як-то тепер жити…
– Моисей Евдокимович, – подошла мать Ярины, – мы перебросали сено, уложили, как вы сказали, можно идти.
– Корову отвели?
– Да.
– Ну, забирай детей, та идить до хаты, а мы с Петром Ляксеичем глянем еще разок, все ли в порядке, да и тоже придем.
Тетя Люба взяла на руки их младшего, Васька, Яринка обняла заспанную сестру Олэночку и собралась было свернуть за погреб Бараненок, на тропинку, что вела к дому агронома…
– Стой, доню, – опустила взгляд ее мать, – бомбами там… Погорело все у нас. Будем спать сегодня у Бараненок…
Яринка взяла за руку сестру и, будто не веря услышанному, сделала шаг к матери, но та повернулась и, плача в плечо обнявшего ее сынишки, молча пошла в темноту.
– От, брат, такие вот дела, – сказал дед, едва только Пустовые отдалились. – Не оставаться же им на улице. Соседям надо помогать. Хорошо, хоть корова их уцелела. И як тільки? Бомба
Льох (укр.) – погреб.