Хватка. Алексей Викентьевич Войтешик
А так, ежели коснется, своего-то узнают по карточке?»
Тут же, рядом с общей могилой, сбросили в кучи, снятые с мертвых сапоги и зеленые фуражки. Как только мужики засыпали погибших и набили над ними могильный холм, немцы, ничего не говоря, повернулись и дружно двинулись в сторону села.
Легедзинцы постояли еще немного, дождавшись, когда те скроются за деревьями, а после того, повздыхав немного, да пошептавшись о своей тяжкой доле, стали разбирать меж собой армейскую обувку.
Домой шли, разбившись по три, пять-семь человек. Ни у кого не было никакой охоты говорить. Дом Бараненок был одним из дальних, если идти от поля, потому Петруха с дедом вскоре остались только вдвоем.
– Диду, – как только они отдалились от соседской хаты, тут же поинтересовался внук, – а ты чего сапоги не брал? Чуть не каждый третий хватал, и по три пары и по четыре.
– А ты что ж, с того горюешь? – Из-под бровей, испытующе, глянул на него старик. – Носил бы ты сапоги, снятые с мертвого? …И там же лежат не тати-розбійники, а свои солдаты. Дето ж воюе твой батько и брат. Невже носил бы?
– Не, дідусь, – насупился Петрок.
– Во, и я так подумал, внуче, – вздохнул дед, – не хорошо это. Глядел ты на то? Хватали ж не ті, хто і корови не мають. Набирались у кого двор, як у пана, хата, две телки и сват Председателем был. Такие люди, внуче – нищие душой! Таки и за щепку чужую удавятся.
– Дед, а кулаки, они такие же жадные были?
Старый огладил бороду и сбавил шаг, перекладывая лопату на другое плечо, чтобы можно было стать ближе к внуку:
– Ты у меня вже мужик, Петр Ляксеич, знаешь, где можно рот открывать, а где не, так?
– Ты ж сам учил…
– Учил, так вот и на этот твой непростой вопрос я дам тебе ответ. Только ты его сразу забудь, добре?
Петрок кивнул и остановился. Перед ними была родная калитка.
– Кулаки, Петруха, по большей своей части были просто крепкими хозяевами. То, что про них вокруг парторги да комсомольцы балакают, почти все неправда. Да и балакают, и горлопанят только те, кто у мертвых солдат сапоги с ног к себе в норку, как крыса тащить, понимаешь? Нищие душой.
Воно понятно, что ворогов у советской власти полно вокруг, а разбираться кто сильно вредит, а то просто за свое, горбом нажитое упирается, особо некогда. Проще забрать у сытых, а заткнуть рот голодным, чтоб не орали. А те люди, которых кулаками зовут, держали крепкие хозяйства. Немало их было. Все только трудом и держались, в одном роду.
Когда твой прадед, дед, батька, братья гнули спину, поливали ее потом, растили хлеб, коров, а тут к красным командирам на доклад приходят такие, как тетка Текля, что возле Левады живет, и: «я голодная и несчастная баба, а у Сафрона четыре коровы, дайте мне одну, я тоже пролетарий».
У Текли голова пустая, хоть и годов уж за седьмой десяток, а мается она сейчас одна только потому, что не прижила ни умений толковых за свой срок, ни розуму. Мужика утоптала упреками – помер! Сын сбежал, грабил где-то под Киевом обозы, да пристрелили его жандармы. Но, слово ж не