Ночные бдения. Козырь
извне, пришла и настойчиво забарабанила по черепу. И тогда я попытался вспомнить все, что читал о переселении в другие миры, вспомнил все фантастические истории, когда-либо написанные ленивыми выдумщиками, те несчастные глупенькие истории, которые всегда вызывали во мне отвращение. Но согласиться с этим объяснением означало признать, что я, сумасшедший, вторично начал сходить с ума.
Я отмахнулся от всего, от чего мог отмахнуться, и пошел по лесу. Великолепные сосны, толстые, источающие ручейки застывающей смолы, благоухающие хвойными ароматами, завораживающе высокие, золотились в лучах взошедшего солнца, а под ногами, вперемешку с хвоей, стелилась редкая желто-зеленая травка-муравка. Птицы пели хрустальными голосами, красивыми переливчатыми, а ветерок нежно овевал меня, и сосны, и птиц; и было тепло. Если это было сумасшествие, мне оно начинало нравиться, а для параллельного мира, этот лес был просто великолепен.
Итак, я шел, и хотя на душе было все так же мерзко, я начинал приспосабливаться к существующей реальности-нереальности. А потом я почувствовал голод, самый настоящий, прямо-таки зверский голод; в животе заурчало, я с трудом проглотил бегущие слюнки, а мысли о маминых булочках появились совсем некстати. Да что там булочки, я был согласен даже на завалявшийся старый сухарик, так хотелось есть. И тогда я увидел ее – крупную и сочную на вид ягодку насыщенно гранатового цвета, она висела на колючем стебельке, торчащим из розетки светлых листьев.
Я устало прикинул: если я дурак, вреда мне от нее не будет, но если я переселенец или жертва глупого и невозможного розыгрыша, значит жив, в здравом уме, и запросто могу отравиться. Но доводы голода были сильнее, и потому я сорвал ягодку и с жадностью запихал ее в рот, но тут же с отвращением выплюнул эту гадость – она была волокнистой, водянистой и совершенно несъедобной. Я уныло оглянулся: не менялся пейзаж, и не было в нем ничего из того, что мог бы съесть я, несчастный.
Я пошел, и мысли мои были угрюмы, невеселые были мысли. Что делать мне теперь, печальному одинокому сумасшедшему в другом мире? Где-то там, за неведомым рубежом, осталось все, чем я жил прежде, чем дорожил и не дорожил, остались люди, близкие мне люди, Мама! – присутствие которых осчастливило бы меня больше, чем ответ на вопрос, что происходит. И меня пугала необратимость происходящего, его реальность и неуправляемость, я хотел прямо сейчас, проснуться в своей кровати и понять, что это сон, всего лишь сон. Но это не было сном. И снова стало страшно, и снова паника завладела мною; в отчаянии я прижался к стволу сосны, крепко обняв его, шершавая кора царапала щеку, смола клеила пальцы и одежду, но это были пустяки, просто я не мог один…
Наверное, сейчас я могу вспоминать те моменты лишь как бред, как безумие, как самое черное время в жизни – я не знал, где я и почему все так вышло. Но если честно признаться, в ту минуту, когда холодная липкая смола касалась щеки, я не думал над ответами на эти вопросы, я просто пытался уравновесить сознание, восстановить нормальный ход мыслей,