Волшебное пестрое море. Дэвид Биро
ложь. Все это время он врал!
Как можно быть такой глупой?! Подруга Карла неоднократно предупреждала ее, что неразумно доверять онкологу, имеющему репутацию бабника. Но Нина ничего не могла с собой поделать. Он притягивал ее своим внушительным ростом, серебристыми прядями в волосах, быстрой уверенной походкой, лимонным запахом лосьона после бритья. Конечно, дело было не только во внешности, но и в том, как он общался с пациентами и их семьями. Маттео наблюдал самые тяжелые случаи – людей с неизлечимыми онкологическими заболеваниями. Тем не менее ему всегда удавалось найти нужные добрые слова, подбодрить и успокоить. Она никогда не забудет, как доктор подолгу сидел с синьором Бонинно, владельцем гастронома, где готовили лучшие аранчини[2] в городе. Крупный краснощекий мужчина, неизменно лучившийся жизнерадостностью, был просто разбит, когда узнал что у него прогрессирующий рак печени. Он был настолько подавлен и напуган, что отказался от любого лечения, настаивая на том, чтобы его оставили в покое и позволили умереть. Каким-то образом Маттео удалось образумить его и вселить надежду. В итоге Бонинно прожил еще пять лет, достаточно для того, чтобы увидеть, как его сын-подросток управляется в магазине, и научить того секретному рецепту рисовых шариков.
Да, Маттео был прекрасным и чутким врачом. Но, пожалуй, больше всего Нину поражало то, что он мог смотреть прямо на ее лицо, на ее ужасное лицо, и говорить ей, как она прекрасна.
Она не знала, смеяться ей, плакать или кричать, и лихорадочно искала в аптечке аспирин. Увидев свое отражение в зеркале, Нина внутренне съежилась. На нее смотрели глаза тридцатидевятилетней женщины, налитые кровью, под которыми начинали проступать темные круги. Родимое пятно, во всю правую сторону ее лица, тлело, как угли догорающего костра. В детстве оно было ярко-красным, но с годами цвет потемнел и стал насыщенно-фиолетовым. Большой баклажан закрывал половину ее лица. Melanzana[3] – так называли ее одноклассники в школе. Прекрасна?! Кто в здравом уме мог бы подумать такое?
Единственное, что в ней с натяжкой можно было считать красивым, – это ее тело. С тех пор, как она закончила восьмой класс, все, от шеи и ниже, выглядело довольно хорошо, словно компенсируя порок на лице.
И Нина начинала понимать, что Маттео Креспи, возможно, и не отводил от нее взгляда, но единственное, что он видел, это место, куда можно было засунуть свой член. Она снова рассмеялась, на этот раз со слезами на глазах, вспоминая день, когда взбешенный отец кричал и швырялся посудой на кухне. Нина пыталась объяснить ему, что она не виновата в случившемся; ей едва исполнилось шестнадцать, когда в средней школе учитель истории воспользовался ею.
– Путана! – орал отец, сильно дергая ее за руку, когда в шкафу больше не осталось посуды. – Никого, кроме шлюхи, из нее не получится! – заявил он жене.
– Родители Нины стыдились своей дочери еще до инцидента с учителем, еще с того момента, когда она появилась на свет со своей уродливой красной меткой.
– Il segno del diavolo[4], – прошептала
Блюдо сицилийской кухни. Обжаренные или в некоторых случаях запечённые шарики из риса диаметром 8—10 см, обычно начиненные мясом.
Баклажан (
Метка дьявола (