Запасной выдох. Д. Фиальтова
четвертый и пройдите. Потом придете сюда.
Черт побери.
4
Мы уже допивали свои кофе-вина, как вдруг Польтр поднял палец и, смотря в далекую невидимую точку, попытался заговорить.
– Дело дрянь, товарищи. Дело просто дрянь. Желание все же настигло меня. Это случилось в красном седьмом на пути к вам. До сих пор, после Бувиля, я сохранял равновесие и спокойствие своего существования, которые застал когда-то в одном кафе3. И вот я еду, и все вокруг набухло телами, и машина ревет от истомы. Уже все набито, но лезут еще и еще, и дышать уже нечем, стекла запотели. Какой-то в яично-желтой рубашке провел по окну, и стонущие капли покатились вниз, смывая влажные вздохи…
Дж. Дж. нахмурился и выплюнул смешок.
– Не знаю, как вам все это нравится. А меня настигла тошнота от всего этого.
5
Проснулась от лая собаки. Пулеметом: ав-ав, ав-ав; ракетой: ау-у-у-ав.
Решила вспомнить сон – неподдающиеся логике проделки мозга, – снившийся мне до пробуждения. Сидели мы в этой комнате. На ней платье в ярко-красную клетку.
«Не бойся, Гумберг очень хороший!»
«Я не хочу! Не хочу за него!»
«Он хороший, правда. Знаешь, какой он добрый! Целыми днями возится с соседскими девчонками, на побережье их водит. Он хороший. Я бы его пожамкала. Такого жесткого…»4
И черная дыра, окруженная клешнями, задвигала моими скулами.
Боже, что это еще такое? Перевернулась на другой бок, отогнав одеялом видение. До чего же неудобно, когда по бокам еще четыре лапки свешиваются. Пошевелила – ножки задергались, забарахтались. Восемь черных точек прищурились и закрылись. В сгустившейся темноте напрягся слух.
Вот кто-то пошевелился в углу. Шарк-шарк, шарк-шарк. Страшно-то как, надеюсь, не паук. Мои восемь лапок нервно сжались.
Чавк-чавк – зачавкало что-то. Мои восемь ушей напряглись.
Снова перевернулась, накрывшись с головой, и разбудила симфонию в животе. Симфония Животинского. Бр-р, буп-буп, у-у-у. Скорее бы утренний завтрак. Завтрашний утрак.
Снова залаяла собака, подражая волку: ав-у-у-у. Нет, не так. Надо: ау-у-у-у.
В два голоса: а-у-у-у.
Надо меньше общаться с Французом. Чего доброго, мы теперь вместе будем воображать себя насекомыми5.
6
Стоял прекрасный набоковский день. Все как положено: солнце цвета Е рассекало своими лучами пушистые облака сквозь небо цвета С, и повсюду летали бабочки, бабочки, бабочки6, поэтому мы решили перенести нашу встречу в парк, чтобы проветрить залежавшиеся легкие и запыхавшиеся мысли.
Я пришла раньше всех и в ожидании растянулась на солнышке.
Вскоре подошел Дж. Дж., размахивая тросточкой, и устроился рядом, переведя все внимание на письмо от своей подружки, и время от времени похабно посмеивался7.
Наконец, приковыляли и Француз с Польтром, встреченные экзальтацией Дж. Дж. по очередной пошлой двусмысленности в письме, который тотчас поспешил со всеми этим поделиться.
– Ох,
Отсылка к роману «Тошнота» Жан-Поля Сартра.
Аллюзия на Гумберта Гумберта, героя романа «Лолита» В. Набокова.
Намек на повесть «Превращение» Ф. Кафки, где главный герой превращается в насекомое.
В автобиографии «Другие берега» В. Набоков пишет, что умел чувствовать «окраску буквы», т. е. был синестетом: «Такова моя азбучная радуга (ВЕЕПСКЗ)».
Отсылка к переписке порнографического характера между Джеймсом Джойсом и его женой Норой.