Наследие. Том третий (2017—2018). Сергей Виноградов
тогда был весь безмерно рад.
И тысячи людей его встречали
И вот уже он на броневике
Великих потрясений встал в начале
И были все они невдалеке…
Так начиналась для иных свобода,
А для других изгнание и тьма
В апреле том – семнадцатого года,
В тот день, когда страна сошла с ума.
И маленький по росту человечек
Сумел в ту ночь страну заворожить
И стали те его ночное речи
Программой, как стране отныне жить.
…Вокзал сегодня тот же. Вот и Ленин
На том броневике так и стоит —
Ничто ему не страшно – даже время.
Стоит и ждёт, кто снова повторит
И тот апрель и те же его речи,
Но век не тот. Да и народ не тот.
Тот поезд из Финляндии под вечер
Сюда, похоже, больше не придёт…
Последний путь
Народа тьма. Январь. Зима. Зима.
Двадцать четвёртый год ещё в начале.
В снегах по пояс и в Москве дома.
Всё в белой мгле. И в чёрной все печали.
Все ждут, когда из Горок привезут
Того, кто обещал всем им так много.
Все ждут его. Как медленно ползут
Минуты по заснеженным дорогам!
И вот он здесь. Спокойный. Как живой.
Но молчаливый. Не такой как прежде.
И всё равно он каждому здесь свой.
И вой по вдруг утраченной надежде
Над головами. И великий плач
О будущем на улицах московских…
И лишь один их новоявленный палач
Без капли слёз из окон, из кремлёвских,
Смотрел, как вождь в свой деревянный дом
Навечно отправлялся от народа…
…Всё это повториться, но потом.
Жаль, что не все дождутся того года.
Человечность
Смысл истинной любви, смысл человечности
Не после смерти, не в далёкой вечности,
Когда исчезнет след наш и наш прах —
Он здесь. Сейчас. В поступках и делах.
И как мы здесь живём – и там так будем.
Скорбим, не лицемеря, по другим,
В тяжёлый час к чужим приходим людям,
Как будто к самым сердцу дорогим.
Не думая о том, что будет с нами,
Идём в огонь и в воду. Лишь потом
Вдруг близость смерти осознаем сами,
Но вряд ли страшно будет нам притом…
Белая вечность
Не жалею прошедшие годы
Не жалею проплаканных слёз
Утром ранним уйду в непогоду
Затеряюсь средь белых берёз…
Я уйду из ненужного мира,
Взгляд последний слезой оброня.
Где-то там моя будет квартира
Тихо стариться, но без меня…
Где то там за белесым туманом,
За снегами, за этой пургой
Было всё миражом и обманом,
А я здесь совершенно другой…
Не испорченный похотью века,
С белоснежной и чистой душой.
Только здесь