Пинежская черепица. Константин Рыбинский
себя деревня не могла: мужиков забрали нескончаемые войны, остались старики, бабы с детьми, да девки. Вот девок и прятали в первую очередь, потому что больше прятать было нечего: то Белые, то Красные забирали, походя, что приглянётся, а деревня оставалась, как сирота на вокзале.
Никто не вышел встречать незваных гостей, не предложил отдохнуть с дороги, не вынес напиться. Те, кто не прятался в подлеске за околицей, молились под иконами.
Пинежский край теперь прочно удерживали большевики, опасаться было нечего, но война ошибок не прощает, так что прежде чем расположиться на постой, пошуровали везде, убедились, что врага нет.
По правде сказать, делать здесь Яшкиному отряду было нечего, бороться с контрой ему надлежало много южнее, но имелся у командира свой интерес. Оставив коня на попечение бородатого, он наскоро умылся в тазу, пригладил непослушные вихры, одёрнул гимнастёрку, и поспешил к дому, в который частенько хаживал до войны. Столько лет прошло, столько крови пролито своей и чужой, что захлебнуться можно, а заноза из сердца всё не шла, ныла вечерами, не давала спать.
Скоро показалась крыша под смешным коньком: словно нога чья-то лежит на огромном шестистенке с широким взвозом. На заднем дворе колол дрова хозяин в белой рубахе с красной вышивкой на груди. Одним резким ударом половинил одну за другой звонкие сосновые чурки. Яшка с минуту понаблюдал за работой, окликнул:
– Здорово, Анисим!
Тот остановился, окинул пришельца долгим взглядом, вонзил топор в бревно.
– Здорово, Яков. Ты какими судьбами?
Яшка скривился:
– Ой, не рады мне здесь…. Да вот, ехал мимо, дай, думаю, загляну, проведаю земляков! Но, честно сказать, тебя не ожидал увидеть. Ты почто не в армии? Все служат, или в той, или в другой. Вон, мужиков-то в деревне нет, ты один! Среди бабья.
Анисим усмехнулся:
–Эх, Яша, навоевался я за царя-батюшку до сыта. Выше крыши. Кто землю-то пахать будет?
Яков сплюнул:
– Очистим Землю от белой сволочи, от тогда и пахать!
– Устал я крайно. Мочи уж нет разбирать, кто прав, кто не прав. Да и ранен я: ногу вередили – хромаю.
– Это мы позже разъясним. Как Наталья-то поживает? – голос дрогнул, он вдруг озлился, сжал кулаки, так что чёрные нестриженые ногти вонзились в ладони.
Анисим сощурился, огладил топорище:
–Всё ладом, хорошо поживает, слава Богу. Робятишек ростит. Может позвать?
Яков потряс головой, выставил вперёд руку:
– Не надо! Ни к чему это. Привет передай да поклон, – он крутанулся на каблуках, не попрощавшись, рванул прочь деревянной походкой.
Обошёл всю деревню, не помня как. Ярость клокотала, застила глаза. Он отмахивал руками, шипел невнятно, плевался. Уже у занятого его красноармейцами дома встретил Марью.
– Здравствуй, Марья Алексеевна! – поклонился он шутовским поклоном. – Эх, жаль ивовой коры нет, нечем нашу сказочную встречу зажевать!
Марья улыбнулась одними губами:
– И тебе здравствуй,