За одним столом. Ольга Исааковна Полякова
что эти маргинальные занятия успешно вытесняли все депрессии и делали мою жизнь интересной и стремительной.
И вот, чем дольше я занимаюсь этим странным языком, тем больше понимаю, что нету тут никакой ошибки. В нем переплетаются корни множества человеческих наречий. Может быть, действительно, всех? Ему оттуда виднее.
Этот язык я долго называла heмa. Почему heмa? Потому что на каком-то этапе мне захотелось понять, как все это записывается. Оказалось, что буквами иврита, так что мне пришлось срочно выучить ивритский алфавит. Но в этом языке, помимо основных 22-х букв, есть еще 23-я – вот она-то и называется heмa=закрывающая. (Она здесь, вместо «heй» современного иврита, добавляется в окончания слов, которые заканчиваются на гласную.) Именем этой буквы я стала называть весь язык.
Однажды мой собеседник сказал, что мое имя на этом языке – Сафанат, что значит облако, туча, легкость, летучесть, легкие (в анатомическом смысле) и еще ясность. Тогда мне трудно было приложить к себе и само это имя, и все его смыслы, но теперь уже вполне ощущаю себя этим. Между данной родителями Ольгой и этой Сафанат ( (שפנת потом встала еще Аллель הלל)) – имя, которое я получила в Умани от раби Нахмана. Это имя привело меня в Израиль. Об этом расскажу отдельно11.
Стихи
В тот же период обнаружила свои стихи. Именно обнаружила: писала их в разное время по случаю, складывала листы в папочку и забывала – а тут нашла и прочла. Прочла, как чужие, потому что за давностью лет потеряла с ними всякую связь. И увидела, что человек, писавший их – чистейшей воды мистик. И как я раньше этого не заметила?! То есть мой рационализм, которым я, надо признаться, тогда немало гордилась, периодически грешил мистическими вспышками. И эту «неправильную» продукцию стеснительно запихивал в стол, чтобы закопать ее среди прочих бумаг и забыть о неприличных своих порывах.
Вот кое-что из этого. И откуда только бралось?
Принцессе маленькой по случаю субботы
мы завязали новый белый бант.
Устроившись у дальнего окна,
она тихонько что-то напевала
и наблюдала, как сновали люди
и проносились мокрые машины.
Задумавшись, неведомо о чем,
она погладила пушистый кактус
и две колючки вынула из пальца
и снова посмотрела за окно.
Там сыпал снег. Один пустой троллейбус
рассыпал искры в воздухе вечернем,
запутавшись в поводьях проводов…
И белый бант растаял в простынях,
обласканный луны лучом случайным.
И сонной сказки призрачную нить
прервать уже не в силах утро…
1973
Как бабочка в рассветное окно,
Душа стучится в переборки тела.
Когда бы ни свеча, потухшая давно,
Давно б на волю улетела.
1980
Когда нельзя уже спросить
И некому уже ответить,
И навсегда захлопнул ветер
Калитку в глубине души…
Калитку, за которой сад
Был полон вечного