Пешком и проездом (сборник). Алексей Смирнов
который сам не писатель, но все про писателей знает.
– Вообрази, – говорю, – побывал я у писателей в их Доме. И как ты думаешь, что там произошло?
А он деловито спрашивает:
– В сортире, что ли, застрял?
Оказалось, что эта ручка – тамошняя достопримечательность. Про нее уже всем известно. Но я ж не в системе, не разбираюсь в мелких секретах ремесла.
Котильон, или Болдинские Танцы
«БалдИнские!» – поправляет дочка.
Они с мамой побывали в концерте, где исполнялись танцы пушкинской поры – котильон и радостная шарабанда.
Кавалер:
1. Берет даму за талию.
2. Подпрыгивают с нею в руках.
3. Зависнув, ТРОЕКРАТНО бьет в воздухе щиколотку о щиколотку (свою о свою).
4. Приземлившись, ударяет себя задней ногой по заднице (фалде-фраку).
5. Дама умеренно, до румянца под пудрой, взволнована, пассивна. Ни черта не делает, созерцает гостей в лорнет.
Застрелиться можно в 37 лет. Страшная николаевская эпоха.
Графула
Раз гимназия, да еще и Русский музей – подымай планку.
На сей раз третий класс, где дочка, ставил Красную Шапочку. Декорации изготовил профессиональный декоратор, спектакль поставил профессиональный режиссер, вполне заслуженные подарки дарили профессиональные родители, и только моя жена, непрофессиональная в роли шляпного дела, кройки и шитья, две ночи шила восемь полосатых жилеток и шапочку. Впрочем, шапочку сделали все. Там все парижанки были в красных шапках (см. Э. Фромм, «Сочинения»). А вот жилетки вытянула Ирина, как рязановский персонаж из страшного фильма, из шапки, последним, потому что не была на собрании. Может быть, это и развивает у взрослых мелкую моторику, но потом очень страдает бессонная крупная.
По мнению режиссера, все юные парижане, когда не защищают Коммуну и не пишут на стенах гадости, носят полосатые жилеты и красные капоры.
Ну, пускай. Я не буду издеваться над постановкой, она и вправду вышла довольно приличной. Немного, правда, настораживал Волк. В прошлом году, во втором классе, на таком же спектакле он играл какого-то графа. Так что вполне заслуживает имени Графулы, из-за чего в него сразу влюбилась половина всех присутствующих, если не все, кроме меня, потому что я уже укушенный.
Волк, полагая, будто грассирует, по-ленински картавил, а в лесу опять-таки представлялся графом Доберманом. Стихи, вложенные ему в уста режиссером, показались мне несколько подозрительными. Графула, напоминая Гумберта Гумберта, ходит и строит планы:
Поболтать с ней немножко,
Ягодой угостить,
И знакомой дорожкой
Далеко заманить.
Вообще, поведение Волка было не пищевым: приглашал кого-то за мельницу и обещал свезти в Париж. А пирожки, объяснил Волк бабушке, он «испек с мамой».
Далее наступает черед Бабушки, для которой я уже сочинял слова сам,