Дачное общество «Ностальжи». Рассказы. Алексей Смирнов
хрустеть эффектным хрустом: пухлые и вечно прохладно-потные, они терлись друг о дружку с мерзким скрипом. Оставив эту затею, Здор почел за лучшее обойтись без театра и, кашлянув, начал говорить:
– Не помню, рассказывал ли я вам о домике-прянике. По всей вероятности, нет, – это прозвучало не слишком уверенно. Речь Здора была чуть-чуть смазана и невнятна, так что первые три-четыре слова никто не разобрал.
– Пряников захотел, – удивился Мартемьянов.
– Вспомнил что-то из розового детства, – предположил Горобиц, храня верность классическому психоанализу.
Здор недовольно замотал головой.
– Я о другом, – сказал он с излишней строгостью. То, о чем он сообщил далее, казалось ему достаточно серьезным, он увлекся, и речь его вскоре освободилась от этиловых влияний. – Я хочу вернуться к отвергнутой теме, – заявил Здор. – Насчет того, что если пристально во что-то вглядеться, то можно увидеть сюрприз. Здесь неподалеку стоит на отшибе один домишко. Ему, наверно, немало лет. Снаружи он совсем простенький, без изысков и всяких там стилей, так что эпоху не вдруг определишь – видно только, что очень старый. И в то же время он как-то уютно, по-игрушечному втиснут сам в себя… может быть, виноват пустырь, и это само пространство заставляет его поджаться, но в результате рождается, вопреки всей бесхитростности, очевидный сказочный элемент. Мне, во всяком случае, привиделся домик-пряник, хотя я не сумею объяснить, чем конкретно вызвана такая ассоциация. Тем более что на деле можно, скорее, говорить о шоколадном домике-ловушке с ведьмой внутри. Время от времени – оговорю сразу, не всегда – когда мне случалось проходить мимо, я чувствовал как бы сквозняк… Однажды я сделал над собой усилие, остановился и долго рассматривал это строение. Домик дрожал вместе с воздухом – день стоял ясный, морозный, – и – тянуло чем-то абсолютно жутким. Не знаю, с чем и сравнить. Пожалуй, вот с чем: как-то раз, будучи в гостях у одной малознакомой четы, я заблудился в поисках сортира и по ошибке вошел в комнату, которую мне не показали. Там на полу сидел идиот лет восьми-десяти… идиот полный… знаете, самым ужасным был не его идиотизм, а то, что он молчал, сидел очень тихо, и никто о нем не подозревал. Вокруг были раскиданы игрушки, он запросто мог бы учинить кавардак – даром, что не соображал, а вместо этого просто сидел, не шевелясь, просто – был. Так вот с домиком все обстояло гораздо хуже. Не знаю, понятно ли вам, – Здор беспомощно запнулся.
– Лично мне – понятно, – ободрил его Мартемьянов. – Мне как-то повезло нарваться на полтергейст. Все было незатейливо: лужи воды на полу. Больше ничего – ни стуков, ни хрипов, ни летающих предметов. Одна вода. Можете думать что угодно, но взяться ей было неоткуда. А после приснился сон – это, правда, уже с похмелья, но тем страшнее. Незадолго до пробуждения, часика эдак в три пополуночи – с тревогой, раскаянием и дальнейшей бессонницей – стало сниться, что – беда! уже знаю, что беда, уже понимаю,