Pro порно. Николай Аркадьевич Липкин
ерзопакостно… «Грудки» – просто ужасное слово… Есть в нём что-то гастрономическое… Спинка кресла чуть выше лопаток, на её правом предплечье небольшая родинка. Она то появлялась, то пропадала в разрезе кофты. Провести бы кончиками пальцев от розовой мочки ушка вниз, по изящному изгибу шеи, точёным плечикам, выпирающему акромиону… Ниже не надо, это лишнее… Кожа послушно отзовётся мурашками… Пойти, что ли, подрочить в туалете? Не подходить же знакомиться! Скорее всего, буду ею послан. Или получу по мордасам от бородатого парня. Да, и главный вопрос: на фига? Если подходить, это что-то надо говорить, изображать из себя что-то. То, чего нет. Да и потом – даже если всё каким-то чудесным образом срастётся… Ну, уговорил её. Уболтал. Уломал. Всё, она согласна! Что дальше? Домой не повезёшь, надо квартиру снимать. Искать в интернете, звонить, договариваться, ехать за ключами. По дороге найти магазин, купить презервативов, выпивки и закуски. Прелюдия к прелюбодеянию требует соблюдения определённых условностей. Нельзя, переступив порог съёмной квартиры, расстегнуть ширинку, натянуть на член презерватив и скомандовать «В койку!». А после секса что делать? Вызвать такси и отправить домой? А если не согласится? Не поймёт полунамёков? Потому что заявить в лоб: «Я кончил, пиздуй-ка ты домой!» – так я не смогу. Так я стопудово не смогу! Но спать в кровати под одним одеялом с чужим человеком… Бррр! А если у неё ноги холодные? Столько телодвижений и из-за чего? Из-за кофты, играющей с тобой в прятки? Проще пойти передёрнуть в туалете. Скинуть, так сказать, излишек гормона. Передёрнуть затвор. Раздеть гномика. Понежить петушка…
Это с каких пор мне достаточно такого, чтобы возбудиться? Все мы нынче развращены доступностью порно! Вон, у Достоевского главный герой «Игрока», Алексей Иванович, дрочил на следы на песке, по которому ходила его возлюбленная Полина. Там конечно, прямо не сказано, что он «гонял лысого», завидев отпечаток от её пяток. Но из контекста выходило так. А если Алексей Иванович возбуждался, но не спускал – ему же хуже! Вечная проблема русской интеллигенции – возбудиться, возбудить и ни хера не сделать!
Ещё будучи подростком, я понимал, что в великой… Нет, не так… В Великой… Даже не так… В ВЕЛИКОЙ РУССКОЙ мужской литературе (может, и женская была, но нам её читать не давали) в отношении к женщинам была определённая неестественность, вычурность, как в псевдоаматорском гонзо-порно. Женские душевные переживания, поведенческие мотивы описаны с высоты явного интеллектуального превосходства автора. Покровительственное одобрение редких поступков. Как в книгах Джеральда Даррелла про животных. Восторг первооткрывателя: «Обыкновенные, нормальные животные… Я повторяю: нормальные животные какают колбасками или горошинками, а австралийский вомбат какает кубиками!» Зазнайство учёного-натуралиста: «Никто до меня не знал этого, а я взял и узнал!» Величавая снисходительность к предмету исследования.
…После знакомства с Вронским Анна Каренина не могла заснуть, долго лежала неподвижно с открытыми глазами и видела, чувствовала, как у неё блестят глаза в темноте! Откуда ты, блядь, это решил? Кто тебе об этом сказал?! При чём здесь вообще Вронский? Может, ей просто не спалось? Может, у неё болезненные месячные? Или ноги гудели после каблуков? А может, Каренина размышляла о трансцендентальном единстве апперцепции? Или о результатах экспериментов Майкельсона—Морли, ставящих под сомнение господствующую в то время «теорию эфира»?
Впрочем, французская литература ничем не лучше. Взять хотя бы «Госпожу Бовари». Доктор Шарль Бовари, овдовев, женится во второй раз на совсем молоденькой девушке Эмме. И, конечно же, полностью счастлив в браке. Молодая жена, ежедневный секс, богатая врачебная практика. А ей всё обрыдло: провинциальный городок, в котором они живут, семейный быт, подруги, соседи. Вид из окна наводит тоску. Материнство не восхищает. Больше всего раздражает собственный муж, запах мятных конфет из его рта – он рассасывает их перед приёмом пациентов для свежего дыхания. И Эмма уходит в блуд – изменяет Шарлю со всеми, с кем только можно. Гюстав же, который Флобер, он же автор, на протяжении всего романа занимается препарированием и анализом её переменчивой женской души, рефлексируя, вроде: «Весь мир – бардак, все бабы – бляди!»
А теперь представим, как супруги Бовари занимались сексом. Половое воспитание у обоих на нуле. Эмма замуж выходила девственницей, с будущим мужем до свадьбы они были едва знакомы, Шарль до этого был женат на какой-то злобной, неприятной бабище. Вечерами он входил к Эмме в будуар, снимал с неё пеньюар. Удовлетворившись, вставал, натягивал рейтузы и уходил. Конечно, Эмма его возненавидела! На хер ей такой секс! Что ей с этого? Жутко даже представить: каждый вечер к тебе в комнату вламывается какой-то малознакомый чувак, укладывает на кушетку. Попыхтев, поелозив сверху, надышав мятой, стыдливо кончает после нескольких фрикций.
Чувак, где прелюдия, где предварительные ласки? Поцелуи, покусывание сосков, фингеринг, куннилингус, анилингус, флагелляция, шибари… Можно, конечно, попробовать более извращённые варианты, например, расчесать ей волосы, помассировать ступни ног, внимательно выслушать, как прошёл день…
Так и представляю их диалог за завтраком. Перевернув газетную страницу, Шарль Бовари как бы между делом заявляет:
– Мадам,