Свидание с Америкой, или По следам Черной Жемчужины. Гарри Боро
уже наверху, идут мимо меня к танцующим, протискиваясь через толпу. В чем была угольная, теперь не вспомню, а вот светлая – в красном коротком платьице – наклонится, и трусики увидишь, если они на ней есть. Я, может, поэтому и задержался на них взглядом. Высокие, стройные. Кому-то машут руками на ходу, хай-хай – это само собой, обнимаются со знакомыми, как чукчи – щека в щеку. Я успел подумать: со мной бы так. И вдруг сначала черная, поравнявшись со мной, целует меня в щеку:
– Хай, – сладко так и тягуче выдыхает.
– Хай, – тут же целует меня светлая и, улыбаясь, проводит мне по груди рукой. Я в шоке, а они, как ни в чем не бывало, отправляются дальше.
Милые мужики и бабы! Леди и джентльмены! Господа и товарищи! Друзья мои! Заявляю со всей ответственностью, что вчера состоялся первый контакт двух рас, и когда длинная узкая ладонь Слупи скользила по моей груди, я думал именно об этом. Долго думал. Около двух секунд, в течение которых по мне скользила ладонь Слупи. А потом у меня началась эрекция. Эрекция длилась гораздо дольше, чем я думал об имидже своей расы, потому, что… Вы только это… Все верно представьте. Не собирался я ничего кидать на ложе случайного знакомства. Ну, или собирался, но совсем не государственные символы, а то, что кинул тремя часами позже. У меня три недели не было женщины (когда нет работы, секс – это последнее, о чем ты думаешь на тот момент). Все эти дни я терпел полное фиаско на всех любовных направлениях. Меня не любили даже соотечественники, которые не могли простить мне погрома моей квартиры. Ко мне вообще никто хорошо не относился, кроме переводчицы Наташи, потому что она мечтала познакомить меня со своей подругой страшнее, чем пенсионерка Гурченко.
Как я мог среагировать иначе на это снисхождение господне? На эту неожиданную милость к падшим, да еще в таком платьице, что видно белые трусики? Не знаю других вариантов, кроме эрекции. И когда они, как ни в чем не бывало, отправились дальше, я уже был уверен, что со мной такой номер просто так не пройдет. Я обязательно сделаю что-то значительное. Я спрыгну с вашей долбаной крыши, если вы не дадите мне разрядиться. Вам придется не только везти меня на такси, но и качать на руках перед сном во избежание международного скандала. Я обвиню вас в сексуальном домогательстве! Нет, лучше в моральном ущербе! Мне! Стоять! Вернуться! Очень вас прошу! Хнык-хнык…
***
И она вернулась. Не знаю, почему. Я даже слова не сказал им вслед. Я вообще потерял их из виду. Но она вернулась. Конечно, она шла не ко мне, но я так заискивающе улыбался, что мимо меня пройти было невозможно. Меня требовалось либо пристрелить из жалости, либо приласкать еще раз, но уже по-настоящему. Когда она оказалась совсем рядом, луч света, гулявший по толпе, неожиданно на секунду остановился прямо на ней, и в этом нимбе ночной королевы, черной жемчужины Вашингтона она вдруг приблизилась ко мне и спросила:
– А ю элан (в смысле, ты один тусуешься)?
Знаете, я в свое время поступал в театральное училище, ни хрена у меня, конечно,