О гномах и сиротке Марысе. Мария Конопницкая
/v>
Как ему не подивиться!
Невелик росточком вышел –
Войско в тыкве уместится:
Каждый семечка повыше.
Где ж они? А на пригорке,
И под камнем, и в чулане,
В каждой ямке, в каждой норке –
Вот спроси у старой няни!
И в запечке, и под печкой,
В узкой щёлке половицы –
Уж найдёт себе местечко,
Всюду может поместиться!
Глядь – готовит за кухарку,
Сахарку слизнул немножко,
С сковородки стянет шкварку,
Под столом подымет крошку…
Щёлкнул кнут в конюшне глухо –
Знать, коню сплетает гриву…
Шепчет сказку детям в ухо…
Ну и чудо! Ну и диво!
Знают выходы и входы,
Все увёртки, все уловки!
Нет проворнее народа –
Ну и прытки, ну и ловки!
Так суди иль по-иному,
Верь, не верь, вини в обмане –
Только есть на свете гномы!
Вот спроси у старой няни!
Глава первая
Как придворный летописец короля Светлячка узнавал, когда придёт весна
Зима была такая долгая и студёная, что его величество Светлячок, король гномов, примёрз к своему трону. С его седой бороды, посеребрённой инеем, свисали сосульки, обледенелые брови сердито и грозно топорщились. Замёрзшие капли росы жемчужинами сверкали на короне, а пар от дыхания изморозью оседал на ледяных стенках Грота. Королевские подданные, проворные гномики, надвинули на самый нос свои длинные колпачки и плотно закутались в красные плащи. А некоторые сделали себе шубы и кафтаны из бурого и зелёного мха, собранного в лесу ещё осенью, из трута, шишек, беличьего пуха и пёрышек, что обронили птички, улетая за синее море.
Но королю не годится одеваться как попало. Он и зимой, и летом носил пурпурную мантию. С незапамятных времён служила она королям гномов и уже порядком поистёрлась и прохудилась – ветер продувал её насквозь. Но, будь эта мантия даже новой, она ничуть бы не грела – сотканная из паутинок, которые весной протягивают по пашне красные паучки, она была не толще макового лепестка.
Вот и дрожал королишка в своей мантии, зуб на зуб не попадал, и всё дышал на руки: они до того окоченели, что еле удерживали скипетр. В ледяном дворце огня ведь не разведёшь. А не то и пол, и стены потрескаются. Оставалось согреваться сиянием золота и серебра, лучистым пламенем бриллиантов, крупных, с яйцо жаворонка, переливами солнца в хрустальных стенах тронного зала да сверканием длинных мечей, которыми размахивали храбрые гномы, чтобы удаль свою показать, а заодно и разогреться. Но тепла от всего этого было мало, и бедный старый король только лязгал немногими уцелевшими зубами, с нетерпением поджидая весны.
– Сморчок, мой верный слуга! – позвал он одного из придворных. – Выгляни-ка наружу, не идёт ли весна?
Но Сморчок ответил смиренно:
– Государь мой и повелитель! Не время мне вылезать из-под земли, пока не зазеленела крапива под плетнями. А до той поры ещё далеко!
Кивнул король головой и подозвал другого придворного:
– Синичка, может, ты выглянешь?
Но Синичке тоже неохота было нос высовывать.
– Государь мой и повелитель! – ответил тот. – Моё время придёт, когда защебечет трясогузка. А до той поры ещё далеко!
Помолчал король; но, видно, холод пробирал его не на шутку, и он опять сказал:
– Букашка, мой верный слуга, хоть ты выгляни!
Но и Букашке не хотелось вылезать на мороз.
– Государь наш и повелитель! – с поклоном ответил он. – Моё время придёт, когда мушка проснётся под прошлогодним листом. А до той поры ещё далеко!
Опустил король бороду на грудь и вздохнул, да так тяжко, что в Гроте поднялась метель и ничего не стало видно.
Прошла неделя, прошла другая, и вот в одно прекрасное утро сделалось светло-светло. Закапало с сосулек на королевской бороде, подтаял снег на королевских волосах, расправились смёрзшиеся брови, и по усам, словно слезинки, покатились капли.
На стенах тоже начал таять иней, а лёд трескался с таким грохотом, будто Висла вскрывалась. Стало так сыро, что король и все придворные принялись оглушительно чихать – словно пушки запалили.
И то сказать – носы у гномов знатные!
Сами-то они народец мелковатый: увидит гномик крестьянский сапог, остановится, разинет рот и дивится, думает – башня. Забредёт в курятник и спрашивает: «Это что за город такой и далеко ли до заставы?» В пивную кружку свалится – и ну верещать: «Спасите! В колодец упал!»
Вот