Домовая любовь. Евгения Некрасова
недели Лера мариновала Марину в квартире. Запирала её снаружи. Унесла сразу, на второй день после незапирания, в офис Маринину связку ключей, Маринины телефоны (нынешний и старый), Маринин ноутбук, Маринины кроссовки и межсезонные ботинки, даже все сандалии, забрала Маринины деньги, запретила Марине ходить в школу, выходить на улицу. Подумала – и свой ноутбук тоже унесла на работу. Коллеги пытались не раскладывать мятые свои взгляды на забитом Лерином столе.
Марина пила кофе. Отсела в угол лавки от солнечного потока, который раскромсал кухню на светлое большинство пространства и на мелкое тёмное меньшинство по углам, по шкафам, по стенам. Марина не любила солнце дома: от него болела голова и становилось ещё душней.
В первые дни она пробовала смотреть телевизор, у них с матерью было немного каналов. На имеющихся говорили, общались, кричали на каком-то другом, недоступном Марине языке, по-чужому выглядели. От них становилось страшно и скучно одновременно.
Марина сначала удивлялась себе и злилась на себя, что она не знает совсем, что делать в жизни без телефона, контакта, ютьюба, даже школы. Обязательных, навязанных ей людей. Книги она не читала, Лера тоже, их в квартире почти не пылилось. Марине нечем было себя занять, развлечь, порадовать или даже расстроить. Про себя и всё своё она пыталась не думать. Экрана для привычки-отвлечения не было. Марина лежала у себя в комнате с зашторенными окнами.
Изредка приходила мать, молча открывала дверь. Полуоткрытая дверь означала идти есть, настежь открытая означала идти делать работу по дому. Двери стали теперь их азбукой, языковыми средствами. Марина шла за Лерой, та приводила её к месту работы, к тряпке и ведру, к посуде в раковине, к теряющей землю картошке. Марина делала всё это и раньше, просто теперь её не просили, не напоминали, а конвоировали к работе.
Лера сразу почти после незапирания записалась на английский, в читательский клуб и даже на танцы. Словно захотела компенсировать отнятую материнством жизнь. Марина почувствовала это. И подумала, что бы ей сделать, чтобы вернуть отнятую своим дочеринством жизнь. Особенно сейчас, взаперти.
Дни проходили сонно и бесцельно. Время вымерло. Когда от душного воздуха не болела голова, Марине казалось, что настенные полосы расступаются, освобождая внутри дополнительные, альтернативные пространства. В дни больной головы Марина видела, как стены сдвигаются вокруг неё по сантиметру в минуту, замуровывая её заживо.
Поначалу Марине нравилось отсутствие всех обычных глупых людей и дел, воняющих скукой и вынуждением помещений. Сделалось спокойно без ежедневно вырабатываемого страха своей некрасивости, толстоты, относительной бедности по сравнению с другими. Но потом ей перестало хватать слов. Озвученных или хотя бы написанных. Постов, сообщений, мемов, комментариев, видео, сторис, новостей, даже скучных уроков. Это сиденье дома показалось бы счастьем, если бы у Марины был её смартфон. Она скучала по нему физически: глазам недоставало его свечения, пальцам – гладкости, ладони – его