Самая темная ночь. Дженнифер Робсон
не сводя с дочери пристального взгляда. – Что скажешь о синьоре Меле? Какой диагноз ты бы поставила?
– Застойная сердечная недостаточность.
– Да. Поэтому я и посоветовал ей переехать в дом призрения.
– Но дочь ведь может забрать ее к себе.
– Та, которая в Болонье? Сомневаюсь. Могу предположить, что она сошлется на дальний переезд, или на нехватку денег, или на то и другое, и в итоге синьора Меле все равно окажется в доме призрения. Если бы дочь действительно хотела помочь, она бы давным-давно позаботилась о матери.
– Я стану навещать не только маму, но и синьору Меле, – пообещала Антонина. – Ей будет легче.
– Безусловно, легче и безопаснее, чем в пустой квартире в полном одиночестве. Однако я сомневаюсь, что синьоре Меле осталось больше полугода при ее сердечной недостаточности.
От того, как папа это сказал – напрямик и с такой уверенностью, – у Антонины заныло в груди.
– А мочегонное ей не поможет?
– Нет, учитывая, что ее сердце слабеет слишком быстро. От такого лечения она будет чувствовать себя еще беспомощнее.
– Что за настой ты ей дал?
– Малую дозу наперстянки. Как я сказал, тебе завтра утром надо будет к ней зайти с новой порцией, а потом еще после ужина. Это немножко поможет.
– Но недостаточно, чтобы она смогла нормально жить дома?
– Да. А эта маленькая бутылочка – все, что у меня есть, и я сомневаюсь, что удастся раздобыть еще.
– Значит, мы не можем ничего сделать? – спросила Антонина дрогнувшим голосом – тревожно было видеть отца, настолько смирившегося с горькой участью пациентки.
– Нет, не можем. Все бесполезно. Будем навещать ее, проявлять участие, предлагать помощь. Это лучше, чем ничего. И проследим за тем, чтобы ее со всеми предосторожностями перевезли в дом призрения.
– Я бы хотела, чтобы мы сделали для нее больше, – взволнованно сказала Антонина.
– Это повторяет как заклинание каждый достойный врач каждый свой рабочий день.
– Наверное. Только вот…
Папа ждал, когда она закончит мысль, хотя Антонина не сомневалась – он и так уже знает, что она собирается сказать.
– Нельзя заниматься медициной вот так, украдкой, будто ты преступник. Пробираться в темноте к пациентам с пустыми руками, зная, что тебе нечего им предложить, кроме собственного внимания и сочувствия.
– Согласен. Но постараться сделать что-то большее – значит, навлечь на себя угрозу ареста. А попав в лагерь, я уже ничем не сумею помочь своим пациентам.
Отец был прав, разумеется прав, но от этого знания становилось еще больнее. Что им остается – неужели сложить руки и безропотно камнем пойти на дно?
– Мы ведь можем уехать, – сказала Антонина. – Можем найти способ перебраться в Испанию. Или перейти швейцарскую границу…
– Я думаю об этом постоянно, – горько отозвался отец. – Но не могу представить, как мы обеспечим безопасное путешествие твоей маме. Швейцарцы наверняка не пропустят