Бриг «Ужас» и другие рассказы. Александр Беляев
и хватала за руку Самойлова.
– Парус… там парус? Это он… – шептала она бледными губами.
Стоявший на руле старый боцман с погибшего "Грифа" старался успокоить ее.
– Не парус это, барыня! – объяснял он. – Волна там барашком идет. Ночью ведь шквал пролетел знатный. Поди, на море много нынче беды понаделал.
В это время они подходили к далеко выдвинувшемуся в море скалистому мысу.
– Там пучина начнется, – сказал один из рыбаков, – а только вы в море дальше рулите, не то запрокинет нас здесь… Вишь, какие буруны бьются!
Действительно, у самого мыса вскидывались и лизали изъеденную водой скалу пенистые, бешено ревущие волны. Боцман направил баркас в море, прямо на юг от мыса. Когда они сравнялись со скалой, и пароход был уже близко, женщина, схватившись обеими руками за голову, поднялась во весь рост и с криком упала на дно баркаса.
– Что с тобою?!.. – бросился к дочери Туманов. Но слова замерли на губах старика.
Из-за мыса, распустив два больших паруса, прямо на них неслась яхта. На белом полотне парусов чернелись слова: "Бриг "Ужас" и широкая траурная кайма.
– Гребите! гребите! – крикнул Самойлов рыбакам и вынул из кармана револьвер.
– Наддай! – повторил его приказание боцман, и рыбаки, мерно сгибаясь и разгибаясь, начали быстрее вскидывать весла.
Баркас рванулся вперед. Парусная яхта, маневрируя по ветру, старалась пересечь путь убегающим, но до парохода было уже недалеко. Всем стало ясно, что баркас спасен, и что яхте не настичь их. Внезапно налетел ветер. Его порывы сделались сильнее и чаще. Пользуясь этим, на яхте подняли новые паруса. Их было так много, что скрылись мачты и снасти. Казалось, что какое-то неведомое морское существо, белое от пены волн, встало и несется над водою.
Яхта не плыла – она летела. Свежий ветер, встретив сопротивление парусов, подхватил судно и понес его. Все чаще и чаще видны были острый киль яхты и далеко выдвинутый руль. Судно уходило в сторону от баркаса, и только тогда, когда до парохода оставалось не более полуверсты, оно непостижимым маневром сразу перекинулось на другой курс и стало рядом с беглецами.
– Не тревожьтесь! – раздался угрюмый голос Силина, и он вышел на нос яхты. – Я не причиню вам никакого вреда. Я только хочу взглянуть на Нину в последний раз и передать, что я вызываю на бой того, кто оклеветал меня… Самойлова. Я буду ждать.
Новым маневром Силин отбросил свою яхту от баркаса на несколько саженей и, остановившись, убрал паруса и отдался волнам, которые бросали судно, как легкую, беспомощную щепку. На баркасе воцарилось глухое молчание. Даже рыбаки перестали грести и тревожно поглядывали на господ.
Самойлов был бледен. Он провел рукой по высокому лбу, и глаза его загорелись. Он опустился на колени на дно баркаса и нагнулся над Тумановой. Она лежала, бледная и безжизненная, в глубоком обмороке, и на ресницах ее блестели слезы. Тоска и ужас были на ее лице, измученном и исстрадавшемся. Самойлов молча взял ее руку и прижал