Время рискованного земледелия. Даниэль Орлов
как там у тебя? – окликнул он приятеля.
Шахрай не ответил. Беляев заглянул в ведро. Единственный ротан завис, расправив плавники, посередине круга, в котором отражалось небо. Олегу вдруг померещилось, что была это та самая рыба, которую поймал он в прошлый раз. Та, которой нашептал всякие глупости куда-то за левую жабру, прежде чем отпустить в озеро.
– И что же, есть тебя теперь, что ли? – пробормотал Беляев, взял ведро обеими руками, прошёл с ним за куст и аккуратно, чтобы не плеснуть, выпустил рыбку в воду.
– У тебя кошка есть? – крикнул Шахрай из-за куста.
В голосе звучала досада.
– У Пухова есть, у Афонина кот. Вообще много кошек по участку бродит.
– Придётся им отдать. Или вон собаке пуховской скормим. Уже полдень. Клёва не будет. Из-за одного нечего возиться. Где ведро-то?
– Ведро вот. – Беляев показал пустое ведро. – А ротана выпустил, не надо собаку баловать, гадить от сырой рыбы будет. Пойдём, что ли? Сын, оказывается, сегодня приезжает.
Шахрай присвистнул и принялся собирать удочку.
На обратном пути опять сделали крюк до чмарёвского магазина. К одиннадцати часам в винный отдел уже выстроились деревенские мужики и дачники с трудными лицами. Беляев набрал всякой еды для торжественного обеда по случаю приезда сына, тут подошла очередь в винный. Олег взял водки, а Шахрай заказал пять литров разливного «лидского». Пока улыбчивая продавщица наливала в пластиковые бутылки пиво, Беляев смотрел на прилавок с детскими игрушками, леденцами и жевательной резинкой.
Невозможно было представить сына взрослым. Только маленьким. Таким, который будет рад шоколадному яйцу с игрушкой внутри или тюбику мыльных пузырей. Кто-то другой, возможно, дарил мальчику эти подарки. Сам Беляев тоже несколько раз приносил игрушки детям. Это были дети знакомых. Он всегда покупал подарок в том же магазине, в котором коньяк, и, когда открывалась дверь, вручал коньяк родителям, а игрушку ребёнку, спросив «как тебя зовут?», и, не расслышав ответа, шёл к столу.
Теперь его сын пишет взрослым аккуратным почерком, и покупает билет, и летит через половину страны, из далёкого сибирского Красноярска. Пусть он совсем самостоятельный, но ведь был маленьким. Некий мужчина, но не Беляев, водил его в детский сад по утрам, потом в школу. Кто-то другой проверял дневник и делал вместе домашние задания. А может быть, и не было никого? Только мать-одиночка, от которой всего и осталось для Беляева в памяти – тонкое запястье с браслетом на фотографии.
Назад Беляев повёл Шахрая другой дорогой, через поле, мимо сеносушильни, вдоль забора коровьего выпаса по тропе, проложенной между двумя тракторными колеями. Когда, миновав огромные терриконы из обрезков пилорамы, они по ещё не успевшей до конца высохнуть дороге поднялись на холм к коровникам, то сразу увидали стоящий перед беляевским домом незнакомый чёрный «Шевроле». Вдоль дома, заглядывая в окна, ходил мужчина.
– Это Ярослав! Мой сын! Приехал на такси! – обрадовался Беляев. – Эгей! – Беляев замахал рукой.
Они ускорились. Наконец Олег побежал. Сзади поспевал Шахрай, звеня бутылками в пакетах.
Мужчина