Метро. Иван Прохоров
пятнадцать километров в полной выкладке. Половина блевала потом, а треть в обмороке. Но зато какая учеба! В общем, отдохнули час и снова занятия… И так целые сутки – до возвращения нашего отличника. В общем, когда рядовой тот вернулся, с ним что-то произошло. Что-то очень неприятное. В комнате бытового обслуживания. Да. Была там у меня пара горячих голов. Мало того – все было снято на три смартфона. Смартфоны я конечно у всех отобрал и наказал – запрещены они в армии. Как и прочие непотребства. А рядового этого той же ночью нашел в сушилке. Он там веревку из ремня мастерил. Говорю, только не в моем подразделении, товарищ рядовой… Забрал у него ремень. А у него еще в руке фотография была – мелкие, брат и сестра. Прощался, значит. Так вот я говорю – кто хочет – тот добьется, и меня конечно уволят. Но вот это – смартфоны показываю ему – попадет твоей семье, если ты в моем подразделении это сделаешь.
Харитонов замолчал и потянулся стволом автомата к часам на полу.
Виктор, сидя на тренажере-бабочке у входа поворачивал голову то на Харитонова, то на Пустовалова, который к его удивлению улыбался, слушая омерзительную харитоновскую историю.
– И что потом было с ним? – спросил Ромик.
Харитонову, наконец, удалось подцепить часы Пустовалова на полу.
– А потом стал он образцовым солдатом. Молодых гонял, когда старшие ушли. Я бы его сержантом сделал, дисциплину-то он хорошо держать умел. И ведь все по уставу! Я говорю, тебе военную карьеру делать надо. Но он отказался. В день увольнения он пришел ко мне попрощаться, я пожал ему руку и вручил три смартфона – на память, говорю, о службе, вместо дембельского альбома.
Харитонов подтянул к себе пустоваловские часы и поднял за ремешок. На дисплее было восемь нулей. Шесть больших и два маленьких. Таймер завершил обратный отсчет.
– Так вот я иногда думаю, – медленно произнес Харитонов, разглядывая часы, – как много зависит от того, во что ты веришь. Ведь если бы тот рядовой действительно за справедливость боролся, а не гордыню свою тешил – дескать, он не такой как все, особенный, то разве полез бы он в петлю?
Харитонов перевел взгляд на Пустовалова.
– Много потерял?
– Почти все, – ответил Пустовалов.
Харитонов засмеялся и положил автомат на колени.
– Но ведь кое-что осталось?
– Самое главное.
– За это я спокоен. А то ведь жалко тебя… Вон, посмотри на шкета, – Харитонов кивнул на Виктора, – он не унывает, хотя лох по жизни. И за всю жизнь ему не заработать столько, сколько ты в одной своей сумке таскаешь, а он радуется как бобик.
Пустовалов неожиданно встал с «римского стула» и, поправив автомат, отправился в дальний угол.
– А ты что? – спросил он на ходу, – чего не радуешься как бобик?
Харитонов потер грудь, будто чувствуя тесноту в ней.
– Ты не поймешь.
– Отчего, мы ведь в России живем.
Пустовалов расстегнул ширинку.
– Ты – головой уже нет.
В