Фокус зеркала. Лидия Бормотова
о съедобности стряпни, главное – побольше, чтобы всем хватило. Бартоломео умудрился опрокинуть миску себе на колени и обжечься. Ему сочувствовали, предлагали помощь (Бен уверял, что сможет отпились дефектную ногу совершенно безболезненно: «даже не дёрнешься», если перед этим кулаком по лбу вбить анастезию), и только Баюр, сидя напротив толстяка, молчал и, прищурившись, наблюдал за ним. Потом внимание развеселившихся людей переключилось на Ковбоя, который зарычал и оскалился, держа лапой недогрызенную кость, хотя никто у него не отнимал. Посыпались шуточки и объедки с «барского стола», последние исчезли в зубастой пасти мгновенно, на лету, а словесные изыски ему были по барабану.
– Усерднее жертвуйте, жмоты! – подбадривал Рэ. – Вам-то дрыхнуть, а ему – в ночной дозор!
После ужина умиротворённые и сытые учёные расползались по палаткам. Две двухместные предназначались Грегору и Лирбене, Бену и Рэ. Одну трёхместную облюбовали Баюр, Ян и Бартоломео, вторую – остальные. Ночным дежурством заведовал Баюр и первую очередь определил себе. Он уселся на бревно подле костра, подбрасывал в огонь веточки и краем глаза наблюдал за Бартоломео, который бродил по поляне, дожидаясь, пока все угомонятся, и отправляться спать не торопился.
Наконец зябкая темнота укуталась тишиной, только стрекотание цикад, будто перестрелка, слышалось с разных сторон. Артур решительно направился к волхву, сильно споткнулся, чуть не упав, и остановился в двух шагах:
– Ты ведь не думаешь, как все, что я такой увалень и недотёпа, у которого валится всё из рук и который без всяких причин падает на ровном месте?
– Значит, причины всё-таки есть? – вкрадчиво уточнил волхв.
– Только ты можешь меня понять, – в отчаянной искренности «увальня и недотёпы» никаких сомнений не было, – и, может… может быть, даже не будешь смеяться.
– Выкладывай, – велел блюститель ночного порядка.
– Здесь кто-то есть, – доверительно зашептал Бартоломео. – Уж не знаю, почему выбрали именно меня… чтобы покуражиться.
– Почему так думаешь? – лукавый прищур синеглазого стража вовсе не обещал верить на слово. Мало ли что взбредёт в голову кабинетному учёному, впервые попавшему в полевые условия. Смириться с собственной неловкостью ему не позволит высокий статус светила, значит, начнутся лихорадочные поиски козла отпущения, на которого можно навешать что угодно.
– А как думать? Вот я крепко держу миску, – пухлые ручки, сложившись лодочкой, прижались к выпирающему животу. – И вдруг… она выскакивает и переворачивается.
Обыденность случая выглядела несерьёзно, и грех проказнице-миске был милостиво прощён:
– Бывает.
– Хорошо, – не унимался толстяк, не зная, как достовернее доказать свою правоту. – Но ведь если б один раз!.. Постоянно падаю. Всё роняю…
Ковбой остановился посреди поляны и разразился оглушительным лаем.
– Ковбой! –