Отражение в зеркале. Роман. Светлана Петровна Колесникова-Лескова

      * Посттравматическое стрессовое расстройство, “афганский синдром”, “вьетнамский синдром и т. п. – тяжёлое психическое состояние, которое возникает в результате единичной или повторяющихся психотравмирующих ситуаций, как, например, участие в военных действиях.

      7. Хлебушек для любимой

      – Все, езжай дед, – сказали ему. – Раньше надо было привозить. Что ж доктор ваш проспал?

      – Так нет доктора, – уныло промолвил Евдоким, – фельшерка одна, да и та… – он махнул рукой.

      И вот теперь нужно везти Марусю обратно. Оно-то и ничего бы – три часа всего «Мухой», а вот дальше – пешком… Ему-то – тьфу! Привычный. А Маруся? «Мухой» прозвали поезд состоявший из паровоза и трёх старых облупившихся вагончиков, бегавший между несколькими не так далеко отстоявшими друг от друга остановками и узловой станцией.

      Повезло. Петька домчал на мотоцикле. Петьке море по колено – малец еще. А их порастрясло, особенно Марусю в коляске. После возвращения из больницы, она пару раз только и вышла в сад. Посидела на разукрашенной Евдокимом скамеечке, поглядела на пышные георгины, которые сама еще высаживала весной, и всё. А еще через неделю слегла окончательно и стала отказываться от еды.

      – Маруся, хочешь киселику? – жалобно вопрошал Евдоким, – я и супчику сварил свеженького, как ты любишь, рисового. Горяченького, а? – Он с тоской вглядывался в её по-прежнему синие глаза. Такие теперь редко можно встретить, разве что где-нибудь в глубинке. Казалось, только они одни и остались на её бледном, исхудавшем лице.

      – Ты, Дуся, поешь сам, а я посплю маленько, – отвернув лицо к стене, прошептала она. Евдоким тяжко вздохнул и поплёлся к двери.

      – Дуся! – окликнула она его вдруг – Я бы… Хлебушка… Помнишь, с постным маслицем, а сверху – сольцой…

      – Ой, Марусечка! Пекарню-то после пожара так и не отладили еще. И муки нету – автолавка уже три дня не едет, поломалась, говорят. А хлеб-то весь подъели… Нету. Хотя… Ты побудешь сама? Побудешь, Марусечка? А я… Может, у кого остался? Вот вода, если захочется, – он суетливо пододвинул стакан поближе и, пригладив ей волосы, засеменил к выходу.

      Потыкавшись туда-сюда и нигде не раздобыв хлеба, Евдоким затосковал.

      – Умирает моя Маруся, – билось неотвязно в голове, – хлебушка хоть перед смертью бы ей… Эх… А как же я без неё?..

      Утирая шершавой ладонью слезы, он беспомощно стоял посреди двора и глядел на сад, который когда-то сажали вдвоем с Марусей, на дом, в котором была прожита с нею такая нелегкая жизнь.

      – Поезд! Как я забыл?! Вагон-ресторан! – Евдоким даже засмеялся. – Уж там точно есть хлеб!

      Счастливо улыбаясь так вовремя появившейся удачной мысли, он на цыпочках подошел к шкафу. Достал единственный парадный пиджак, зазвеневший орденами, и надолго застыл, о чем-то задумавшись.

      Вечером, надев праздничный пиджак и оставив на попечении Петровны задремавшую Марусю,