Однажды моя прабабушка не могла заснуть. Максим Цветков
что мерзость, творимая моей бабушкой, и позже – моей матерью, мне нравилась. Сейчас я думаю, что это хорошо, что дед не умел ругаться. Это достоинство, а не недостаток.
К нам, внукам, то есть ко мне и Димке, дед относился очень хорошо. Мне предоставлял полную свободу действий и никогда не лез с нравоучениями (это ещё одно достоинство деда). Всегда чем-нибудь угощал и что-нибудь дарил, какую-нибудь финтифлюшку из чулана. Димка был постарше, и дед давал ему деньги на карманные расходы, а иногда и пиво с ним пил.
Димка рассказывал, что когда я был ещё в коляске, а дед приезжал в Троицк, мать заставляла их со мной гулять. Им это на хрен было не нужно, но они шли. Димка развлекался тем, что со всей дури толкал коляску, чтобы она катилась как можно дальше. А дед покупал себе пару пива и смотрел на всё сквозь пальцы. Коляска, естественно, грохнулась, и кулёк со мной выкатился на асфальт. Они посмотрели – вроде бы я цел, только злой был и орал. Отряхнули пелёнки, засунули меня обратно и матери ничего не сказали.
Секрет, стало быть. Интересная штука: умерли уже те, от кого этот секрет: мать и отец. Умерли и те, чей это секрет: дед и Димка. А секрет жив, и я о нем до сих пор никому не говорил. Знал бы дед, что именно этот секрет – одно из немногих мест, сохранивших о нём память, – повеселился бы.
Дед, когда был рядом, то просто был рядом. Не корчил из себя педагога, наставника или супермена. Даже хорошего деда из себя не строил. Надо что сказать – он говорил. Было обидно – обижался. Надо было пройти мимо меня – проходил мимо.
И вот так, буквально проходя мимо, дед всё же одну науку мне преподал, по лингвистической части. А именно – научил меня ругаться матом.
Я уже говорил, что дед очень редко с кем-то ругался. Он не ругался – он постоянно бурчал. Бурчал тихо, себе под нос, но в голос. А голос у него был звучный.
Вот они в избе с бабой Катей о чём-то говорят, а я в сенях машинку катаю. Мне три или четыре года. Выходит из избы дед и бурчит: «Чего доебалась со своим хлебом? Говорю же: муки до хуя, напеки блинов! Нет, ей, блядине, хлебушка хоцца!»
Бурчал дед монотонно и беззлобно, и я всё запоминал, но никакого особого значения этому не придавал. Слова и слова. Просто я начал их использовать.
Приходит к нам в гости Мария, младшая сестра бабушки. Взрослые посидели, чайку попили. Потом Мария Степановна говорит: «Ладно, пора козу доить. Пойду я». Я по случаю был рядом и напутствовал: «ну, пиздуй помаленьку».
Мне надавали по губам, и я ушёл в сени плакать от обиды: я Няньку (это её прозвище) любил и очень старался попрощаться как можно ласковее. Потом я успокоился и стал машинку катать. Из избы вышел дед, весь красный. Он смотрел себе под ноги и бурчал: «мой внук, в моём доме, а я к нему не подходи». Потом он поднял глаза, увидел меня, остановился и замолчал. Затем обошёл меня за два метра и со словами «Да пошли вы на хуй! За собой, блядь, следите лучше!» ушёл на улицу.
Когда дед с кем-нибудь разговаривал, а не бурчал, он не матерился.
Следующее сжатие пространства деда произошло летом 1986 года. Бабушка почти перестала