Сэлинджер. Дань жестокому Богу. Елизавета Бута
дальнейшего, какой-то внутренний запрет, «категорический императив». Эта развращенная девица, почти ребенок, кажется ему жуткой и страшной. Видимо, глубоко грешная душа приобретает какие-то бесовские свойства, которые отражаются и на внешности, и которые видны даже людям с душой чистой.
Под предлогом недавней операции на «клавикорде» (!) (соврать и выдумать ему ничего не стоит), Холден отказывается от услуг гостьи, отдает ей пять долларов за беспокойство и прощается. Но не тут-то было, от сатаны так просто не отделаешься, если уже хоть немного поддался ему. Девица требует еще пять долларов, получает отказ, после чего является уже со своим подельником лифтером Морисом «качать права»: «гони, шеф, монету, не вынуждай нас грубо с тобой обращаться».
Смириться бы надо было подростку в таких обстоятельствах, отдать вымогателям еще пять долларов, но откуда же у нас смирение, мы будем свои «права качать» на базе «римского права» и своей юридической правоты.
А у вымогателей свое «римское право», взяли у него пять долларов сами из его кошелька. Ну, смириться бы и здесь, пес с вами, забирайте, сила на вашей стороне, пять баксов – не столь большая сумма, берите, если уж у вас такая жажда. Но гордость Холдена слишком уязвлена этим откровенным мелким грабежом. Он в великом раздражении высказывает наглому лифтеру все, что он о нем думает, о его будущей нищете и убожестве (а язык Холдена-Сэлинджера – язва, это язык будущего талантливого литератора, видящего на три аршина под землей) и попадает прямо в десятку, в самую болевую точку Мориса. Не стерпев такого уязвления от мальчишки, лифтер наносит ему жестокий удар в живот, в солнечное сплетение. Опытные в этом деле негодяи всегда бьют в солнечное сплетение – факт избиения впоследствии трудно доказать, наружных повреждений нет, а нокаут обеспечен. Нокаут и был, хотя сознания Холден, как он говорит, не терял. Но он долго лежал на полу, ему казалось, что он умирает, дыхание от таких ударов останавливается. Мог бы и умереть. А «гостей» давно и след простыл. Смиряйся парень, хоть и со слезами. Зло мира коснулось тебя всерьез, это не то, что детская «липа» в Пэнси с лицемерием директора и неприятными привычками соучеников – это все были цветочки для детей.
А следующий жестокий урок жизни уже подстерегает Холдена. Занесло его переночевать к бывшему, весьма им уважаемому учителю, мистеру Антолини, а тот возьми, да и окажись «голубым». Или это только показалось Холдену, когда он, внезапно проснувшись, ощутил, что крепко хлебнувший виски мистер Антолини в темноте гладит его по голове? Тем не менее, его как пружина подбросила с кушетки, и парень бежит досыпать ночь на вокзальной лавке.
За его 16 лет, как он говорит, ему приходилось раз 20 сталкиваться с извращенцами. Бесы демагогически обыграли принцип свободы в «свободной» Америке и взяли большую силу – «у нас свобода», Америка кишела извращенцами и психами всех сортов[44].
Мир во зле лежит, мир зачумленный. Похабщина нацарапана на стене детской школы, похабное слово обнаруживается даже в музее.
Похабный мир!
Куда идти, куда податься? И принимает, в общем-то,
Там же.