Губительница душ. Леопольд фон Захер-Мазох
дело?
– Дня через два я еду в Киев, не проводишь ли ты меня?
– С величайшим удовольствием!
– Итак, решено – мы поедем вместе.
– Долго ли ты там пробудешь?
– Быть может, до весны.
– Отлично!
– У меня есть дела, которые задержат меня в Киеве на несколько месяцев.
– Тебе есть, где остановиться?
– Я буду жить у своей старой тетушки. У нее собственный дом на Подоле, но мне нужен мужчина в качестве защитника. Не хочешь ли ты быть моим рыцарем?
– И ты еще спрашиваешь? – вскричал юноша. – Боже, какое счастье сулит мне грядущая зима! Сколько приятных вечеров проведу я с тобой, сидя у камина!
– Дай мне слово, что ты не нарушишь моего душевного спокойствия.
– Постараюсь быть таким же хладнокровным, как ты.
– Я вовсе не хладнокровна. Просто во мне нет страстных порывов, и тебе советую их сдерживать.
За ужином Эмма подняла свой бокал, чокнулась с Казимиром и шепнула ему:
– За счастливое будущее!
На прощание, садясь в коляску рядом с матерью, она протянула ему руку и прибавила:
– Можешь поцеловать ее, я тебе не запрещаю.
Юноша впился губами в изящную маленькую ручку, которую у него быстро отняли.
– До свидания! – раздалось в ночной тишине, и сытые вороные лошади помчались по дороге, поднимая целое облако пыли.
Весь следующий день Казимир провел со своей матерью, а вечером принялся укладывать чемодан. На этот раз расставание было для него не так тягостно, как прежде – его манил за собою чудный призрак.
Рано утром он был уже на ногах и вышел в сад, где вскоре столкнулся со своей матерью. Глаза старушки были заплаканы. Она села рядом с сыном на скамейку и молча пожала ему руку.
– Обещай мне, – начала она, с трудом сдерживая душившие ее рыдания.
– Что такое, милая мама? – спросил молодой человек, горячо целуя ее руки.
– Будь осторожен... Эмма...
– Да она и слышать не хочет о моей любви!
– Она так говорит, но я этому не верю... Предчувствие редко обманывало меня... она теперь не случайно тебя преследует... тебе грозит опасность.
– Даю тебе слово, что я буду осторожен.
Ровно в два часа пополудни приехала Эмма в дорожной карете, нагруженной сундуками, шкатулками и картонками. Горько плакала старушка Ядевская, расставаясь с сыном, и потом долго глядела вслед удаляющемуся экипажу.
Молча смотрели молодые путники на мелькающие мимо них поля, нивы, рощи, села и убогие деревушки. К югу тянулись стаи диких уток, в воздухе раздавались отдаленные звуки свирели или заунывной малороссийской песни.
Наконец Эмма обратилась к своему спутнику с вопросом: «Не знаком ли он с графом Богуславом Солтыком?»
– Нет, – отвечал Казимир. – Но я слышал от моих товарищей, что это какая-то странная личность, непонятная смесь Гамлета с Монте-Кристо.
День клонился к вечеру. Вдали показались позолоченные купола киевских соборов; на западе небо было красно, как огонь. Вскоре наступили сумерки. Вся окрестность подернулась легким туманом;