Марш анонимов. Тануки. Том 1. Михаил Булыух
со скал снимал. И по канализации ползал, диггеров искал заплутавших. И в глубины океанские нырял, корпус подлодки резал… И стал Спасателем, как говорится, широкого, мать его, профиля.
Хотя какой, на хрен, спасатель? Отспасал свое…
Оболенский замолчал, привычно уставившись в видимую только ему одному точку на стене.
– Продолжайте, – мягким голосом напомнила о себе Ольга.
Дмитрий, не глядя на психоаналитика, заговорил. Тускло. Безжизненно. Совершенно безэмоционально.
Вымазанный в золе и грязи мужчина прыгал вокруг меня, заламывал руки, выдергивал несгоревшие остатки волос. Почти черные от сажи щеки прочертили дорожки от обильного слезотечения. Настоящее Горе? Или дым глаза ест?
– Дочь! Там моя дочь… дочь… моя! В моя… в комнате в моя… слева дочь… моя… от двери в комнате!!! Прошу! Скорее!!! В комнате… дочь! Слева!
Я кивнул. Некогда слушать, у него шок. Заговаривается. Быстрым, привычным движением поправил экзо-термо-костюм. Натянул маску, включил подачу воздуха. И вошел… нет, вбежал, в бушующее пламя.
Слева… От двери… Сканер теплового излучения в условиях пожара бесполезен. Но ведь я, когда вошел, слышал крик. Слышал. И помню четко, показалось, орут справа. Но я пошел налево. Мужик что-то лопотал о налево…
И я пошел… налево… налево… нале…
– Дмитрий! – Окрик Ольги прервал цикл. Оболенский вздрогнул и продолжил.
– Именно после этого… этого случая и… Хм… Ну да… Подсел. Картина сгорающей заживо семнадцатилетний девушки с красивым именем Оля до сих пор перед глазами. Я не успел буквально на полминуты. Я уже видел ее, когда рухнуло перекрытие. Я лез в ревущее пламя, руками пытался отжать тяжеленные, пылающие нестерпимым жаром балки… Но не смог… Сил не хватило. Даже учитывая импланты и экзоскелет… И она… Она… Тянет ко мне руки, плачет, и… И умирает в страшных муках. Эх! Если бы я тогда сразу пошел направо! Ну почему я пошел налево? ПОЧЕМУ??? Ведь я слышал… Но я… пошел… налево…
Дмитрий снова погрузился в свои мысли. Ольга уже вновь открыла рот, чтобы напомнить о себе, как пациент внезапно продолжил.
– Отец девушки долго меня проклинал. Да, она находилась в той комнате, что он сказал. Если рассматривать дверь в качестве выхода. Но ведь я же в нее вошел!
С тех пор Оля приходит ко мне регулярно. В любом отблеске на стекле. В пляске пламени. В свете заката… Если только ширнусь – немного отпускает. Я и есть не могу, я и спать не могу… Кажется, и дышать не могу. Ноздри забивает вонь горящей плоти. Которую я не мог ощущать через стекло маски. Но эта вонь въелась… впиталась… проникла… и не сходит. Сколько ни мойся. Уши ржавыми гвоздями протыкает визг сгорающей заживо девушки… По моей вине. Она умерла из-за меня. Я почти что убил ее.
Я осознаю. Я – наркоман. Осознаю. У меня комплекс вины и мания самоубийства. Паралитик, суицидник и наркоман. Уже почти бывший, ведь физиологическую зависимость вы сняли. Да и тела моего земного давно не ощущаю. Но осталась психологическая, от которой вы хотите избавить путем удаления из мира, в котором есть наркотики. Понимаю. На три года погрузили меня в капсулу,