Леонид. Александр Проханов
в Грановитой палате. Эти русские князья, эти Адам и Ева, и великий дирижер. Я слушал его в Пальмире, и начальник разведки сказал, что Гергиев похож на седого льва. Вас, должно быть, оторвали от дел? Простите!
– Мне сказали о моем назначении, когда вы еще лежали в госпитале. Я передала букет роз.
– Так значит, это ваш букет? Алый цвет так прекрасен. На розах были капли росы. Они пахли прохладной оранжереи! – Александр Трофимович смутился. Он чувствовал, что слова, которые он произнес, были не его, а подсказаны кем-то иным. Тем, кто вселился в него при падении в море, – Вы знаете, Лана, я открыл закон, согласно которому звук самолета превращается в розу. А цветок, в свою очередь, рождает звук самолета. Странно, не правда ли?
– Существует много непознанных законов. Давайте открывать их вместе, – Лана засмеялась. Смех был грудной. Грудь колыхалась под красной тканью. – Будем пить чай?
Лана будто бывала здесь не раз. Она достала из шкафа чашки, принесла из приемной электрический чайник. Из жестяной индийской коробки ложечкой зачерпнула заварку. Разливала по чашкам душистый смоляной чай.
Александр Трофимович смотрел на ее руку, и ему казалось, что это уже было однажды. Чья-то белая родная рука наклоняла чайник, лилась темная густая струя, и на чашке золотой ободок был стерт прикосновением множества губ.
– Уже поступили первые просьбы об интервью. Записываются на прием. С вами хотели встретиться очень влиятельные персоны, те, кто неявно определяет внутреннюю и внешнюю политику. Если вы позволите, я составлю списки и буду приглашать тех, кто вам интересен и полезен. Нам ведь нужно понять, что думают эти особы о будущем?
– Вы сказали – о будущем. Разве в сказках не предсказано наше будущее?
– Мне сказали, вы воевали в Сирии. А вы, оказывается, увлекаетесь сказками? – улыбнулась Лана, и ее улыбка показалась ему родной. Уголки губ дрожали. Александр Трофимович не мог вспомнить, где видел это милое дрожание губ.
– Я воевал. Эти сирийские степи, разоренные селенья, когда авиация одним налетом стирает с земли города. А ведь в Сирии жили пророки. По этим пыльным дорогам шли пророки, и им являлись знамения, им открывалось будущее. Но я не о них, я о сказках! – Александр Трофимович запнулся. Никогда на войне он не думал о пророках, не знал о них. Только выбирал на карте цели для бомбовых и ракетных ударов, лежал среди пыльных холмов, наводя авиацию, выходил на связь с позывным «Сапсан».
– И что же сказки? – продолжала улыбаться Лана. Александр Трофимович вспомнил, откуда эта улыбка. Так улыбалась воспитательница в детском доме, когда он путано пересказывал содержание сказки. Воспитательницы давно уже нет. Нет в помине затрепанной книжки, где росли молодильные яблоки, вставала из хрустального гроба царевна. Все исчезло, но сохранилась улыбка. Перелетела с одного лица на другое.
– Я думал о будущем на войне под Латакией, и когда гулял по Парижу, и утки взлетали у собора, а я кидал им хлеб, и они жадно хватали. Будущее – это непрерывное размышление