История болезни коня-ученого. YBS
думаю, папа был совершенно удовлетворен футбольной гегемонией своего «Спартака».
Пока был жив отец, мамины силы разрывались между двумя взаимоисключающими целями, А потом… остался только один болельщик на ее голову, и она сосредоточилась на ЦСКА… В критические моменты матчей, в том числе и со «Спартаком», я звонил маме, слезно упрашивал ее помочь, и вскоре в ворота супостатов влетало потребное количество голов. В наших успехах эпохи Гинера, по моему убеждению, огромен вклад моих своевременных просьб и маминого колдовства.
Впервые за бугром
До загранкомандировки, которую в РОНО в качестве аргумента использовала мама, оказалось не полгода, а целый год. Сначала отец съездил в Болгарию на станцию «Марица-Восток» один и на месяц. Потом к нему в ВТИ[63], куда он перешел в конце 62-го года, приезжал из софийского Энергийного Института на консультации инженер Панайот Панаойтов. Отец пригласил его к нам домой, и мы все его расспрашивали о Болгарии и, в частности, о том, как выглядела война для этой страны. Естественно для нас, у кого все оставшиеся в войну под оккупацией родственники были убиты, было спросить и о судьбе болгарских евреев. Ответ Панайотова я запомнил почти дословно, даже произношение: – Наша интеллигенция и наши пóпы обратились к царю и не дали вывезти болгарских евреев в лагеря уничтожения. Им только запретили работать на государство. И даже греческих евреев, которые бежали в Болгарию после вторжения немцев, тоже не отдали…[64]
Только весной 63-го года стало ясно, что отца действительно отправляют в командировку в Болгарию и разрешают взять с собой семью. Папу и маму вызвали в ЦК КПСС на инструктаж, я там сидел в предбаннике, пока родителям разъясняли про «облико морале», было душно, нудно и совершенно непонятно, чему можно учить моих порядочнейших родителей…
Я успел закончить шестой класс, и в один из первых дней каникул мы вчетвером отправились в путь. Тогда вообще люди, побывавшие за границей, были большой редкостью, а уж ребята… В нашем классе был только один мальчик, который учился в Легнице в гарнизонной школе в Польше, поскольку его отец служил там в Северной Группе Войск. Между прочим, это мне повезло, что я всего лишь шестой класс окончил – Советские школы за границей при посольствах и воинских частях были восьмилетними, и, будь я чуть постарше, знакомство с заграницей у меня сильно отложилось бы…
Двухсуточный путь в Софию был переполнен для тринадцатилетнего мальчишки кучей впечатлений. В Киеве на вокзал нас вышла провожать вся тамошняя родня, а потом впервые в жизни я двинулся западнее этого города, где меня пытались кормить насильно, где я чуть не помер и где испытал унижение на трибуне местного стадиона «Динамо», когда мы проиграли… В Унгенах на румынской границе мы прождали часа четыре, пока меняли колесные тележки вагонов на европейскую колею. Потом по вагонам пошли таможенники, пограничники, последний из них с винтовкой с примкнутым штыком мелькнул за окном,
Всесоюзный (впоследствии – Всероссийский) Теплотехнический Институт (при соввласти – имени Дзержинского)
Важную роль в решении болгарского царя сыграла позиция 99 депутатов и заместителя председателя парламента Пешева. Это второй из двух известных мне случаев, когда противодействие Холокосту оказывалось в государственном, а не в частном порядке. Первый – организованная датчанами за одну ночь по призыву их короля эвакуация 8000 датских евреев в Швецию на рыбацких лодках и прочих подобных плавсредствах.