История болезни коня-ученого. YBS
проходили мимо Исторического, там накапливались солдаты, а офицер рявкнул на нас, чтобы мы проваливали побыстрее, если не хотим оказаться в мясорубке. Ребята, которые задержались на площади, рассказывали потом, что часа в три ночи солдаты и милиция двинулись на зачистку местности, и попавшихся под руку не особо щадили…
Домой на Хорошевку мы пешком дотопали часам к пяти утра.
В печати, естественно, о событиях этой ночи не было сказано ни слова, но стало известно, что все классные руководители, которые отпустили своих ребят на Красную площадь без себя, права на классное руководство и соответствующей доплаты лишились и получили как минимум по строгачу. В Гороно директорам школ и завучам показывали фотографии, которые милиция делала в Александровском саду. Времена были целомудренные, откровенности в описаниях ждать не приходилось, но, если коротко – говорили, что чистая порнография… Количество убитых по разным данным составило от 3 до 8, количество порезанных бритвами перевалило за 50. Говорили, что все это было спровоцировано каким-то конфликтом москвичей с орехово-зуевскими. Так или иначе, но свободные прогулки выпускников по Красной площади на этом прекратились надолго.
Через несколько дней после всех этих событий мой папа собрался в командировку в Питер и в награду за окончание восьмилетки с отличием взял меня с собой. Так я впервые увидел этот город, который по сию пору ценю за архитектуру и музеи, но недолюбливаю за паскудный климат, снобизм питерцев и стойкий душок родины российской бюрократии.
Забавный случай был у нас в Летнем Саду. Сидевший рядом с нами на скамейке местный ветеран по говору безошибочно определил в нас москвичей, прицепился к какому-то слову и понес на Москву в классических питерских традициях: Москва-де – большая деревня, а вот Питер – Европа! Я, естественно, стал огрызаться, заходя с козырей – разжаловали вас из столиц, вот и завидуете. Старикана изрядно разозлил, и он, уже распалясь, начал хвастать непревзойденной в мире архитектурой Питера. На это я ему едко, с моей точки зрения, ответил, что строили-то всю эту красоту москвичи – каменщики да плотники. Дед аж завопил: – Питер Росси строил, Трезини! Петр Питер строил!
Вот тут я его убил: – Так, Петр-то – наш, московский, он у нас в Коломенском родился. По-моему, это был первый в моей жизни человек, которого я довел до предынфарктного состояния…
Помимо уязвления местных я целыми днями мотался по Русскому музею, Эрмитажу, Исаакию и Казанскому собору, посмотреть-то в этой заштатной столице есть на что. А потом мы встречались с отцом и гуляли вместе. Вот там, на брегах Невы мы с ним обсудили жизненно важные вопросы в предвидении сурового времени окончания школы и поступления в вуз. Тогда-то отец мне и отчеканил: – Юра, помни – ты еврей, то, что сойдет с рук другому, тебе не простят. Там, где другому поставят «пять», тебе поставят «четыре», поэтому ты должен знать на «шесть».
Я этот постулат понял и принял, потому что был уже большим мальчиком. А вот для