Капризы и сюрпризы романтического воображения. Валерий Столыпин
словно одалживая чего, согласился Генка, – в родительской комнате у вас в дому дверей нет, только занавеска. Это хорошо. Валенки заранее припаси, чтобы тихо ступать, дыхание задерживать тренируйся. Свет погасят – слушай. Как только кровать заскрипит – будь начеку. Главное – не заснуть. Родители, народ хитрый – ждут, когда всех сон сморит.
Заранее к темноте привыкай, иначе ничего толком не разглядишь. Когда дышать начнут, словно из глубины вынырнули, папка на коленях и локтях стоять должон над мамашей, и раскачиваться, словно молится, гляди в оба.
Поначалу они всегда одеялом закрываются, потом им жарко становится. Маманя ноги задирать будет, охать, и задом подпрыгивать. Да, долго не подглядывай. Батя опосля на крыльцо опростаться побежит, мать в кухню – подмываться. Застукать могут. Ежели всё случится так, как сказал – значит, сами тебя делали, не иначе. Хуже, коли ровно дышать будут, и лежать по сторонам кровати.
Неделю сторожил Виталик родителей, так и не дождался подтверждения, что его не купили, а сами сделали.
Не представляете, как обидно, когда люди, которым всю жизнь доверял… что они никакого отношения к твоему зачатию не имеют.
Виталик даже убежать хотел, когда понял, что родители его – совсем не родители, а так – сбоку припёку. Попользоваться взяли. Воспитывать им нравится видите ли, жизни учить.
Навсегда уйти решил. В американский городок Сент-Питерсберг, где жили Том Сойер и Гекльберри Финн.
А ещё он мечтал влюбиться в такую девочку как Бекки Тэтчер. Такая подружка была у него на примете – одноклассница Миля Калюжная.
Оба пели в школьном хоре, стояли всегда рядом.
От Эмилии пахло спелыми абрикосами, летним зноем, и детским мылом. Правда, она была воображала, и кокетка, Виталика не замечала в упор, но смотреть на неё было приятно, до жути волнительно.
– Хочешь, Мильку свою в чём мама родила увидеть, – спросил как-то Генка.
– Спрашиваешь. У меня в копилке пять рублей есть, хватит?
– Не-е-е, ещё борща со сметаной… и с котлектами. Я свистну, когда кино начнётся. Буду ждать у старого дуба. Только по улице не иди, огородами ступай. Не дай бог пацаны привяжутся. Эти дурни всю малину испортить могут. Милка твоя… красивая, жуть. Титек у ней почти нет, зато фигурка точёная. Статуэтка фарфоровая. Ладно, сам увидишь.
Услышав условный сигнал, Виталик засуетился: волосы никак не желали ложиться ровно, штанина пропускала не ту ногу, ремешки на сандалиях не застёгивались, руки и ноги дрожали от приближения к тайне.
То, что предстояло увидеть, давно не давало покоя.
Если Генка не обманет (борщ сожрал, паразит, деньги потратил), завтра никто из мальчишек не сможет смотреть на него сверху вниз: он тоже будет знать, из чего сделаны девчонки.
– Какого чёрта так долго! Не в театр идёшь. Мы не зрители – разведчики. Вырядился-то. А если на пузе ползать придётся? И это… ближе подойдём – замри, не дыши. Смотреть можно, рот раскрывать и шевелиться, запрещено. Понял, пацан? То-то!
Стайка девочек купалась голышом