Паранойя. Почему он?. Полина Александровна Раевская
рыжую шевелюру, которой наградил обоих моих детей, что по молодости дико бесило.
Мои дети должны были быть похожи на меня или в крайнем случае на жену, но никак не на этого рыжего гада. Но против приколов природы не попрёшь, поэтому пришлось смириться. Смирялся же я с чем-то в своей жизни крайне редко. Свои интересы, убеждения да всё, что я назвал своим готов был отстаивать насмерть.
В детстве такую позицию рассматривали, как непослушание. У отца же с ним разговор был короткий: чуть что он хватал ремень и херачил меня до посинения, пока однажды у него не отнялась рука. Моя бабка по матери, будучи верующей, тогда заявила, что я святой ребёнок, и что сам Господь схватил отца за руку. Пожалуй, это самая смешная шутка, которую я слышал за всю мою жизнь. Отец на этот счет придерживался более адекватного мнения, а потому пришел к выводу, что об мою «дурь», как об каменную стену скорее расшибешься, чем хоть на миллиметр сдвинешь, не говоря уже о том, чтобы выбить её из меня. И был, как никогда прав.
Но всё же, кое – что выбить ему удалось, а именно страх. Любой адекватный, нормальный страх, присущий каждому человеку. Я не боялся ни боли, ни опасности, ни последствий, ни даже смерти. У меня напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. В психологии это называют «гипофобией», в народе – без царя в голове или отбитый наглушняк, что в моём случае в полной мере соответствовало действительности. Во дворе, а позже и во всём городе меня прозвали Серёжа Беспредел. Сути это не меняло, но в отличие от «отбитый наглушняк» для двенадцатилетнего пацана звучало охренеть, как круто.
В четырнадцать, после смерти отца, своё прозвище я оправдал с лихвой. Но вовсе не потому, что как озлобленный зверёныш сорвался с отцовской цепи. Нет. Я просто со всей силой, на которую способен сын, любил его, а потому смириться с потерей у меня не получалось. Пусть он бил меня, как собаку, был строг и зачастую перегибал палку, но он же научил меня плавать, играть в футбол, стрелять из ружья, ездить на машине, менять кран, защищать себя – короче всему, чему отец должен научить сына, а потому своё детство я считаю вполне счастливым. И благодарен за все уроки, даже за самые жестокие, а возможно, за них в особенности. Именно они научили меня быть стойким, готовым пройти через любые трудности, чтобы отстоять своё мнение и рискнуть всем, чтобы достичь поставленной цели.
Свою по-настоящему осознанную и, как оказалось, главную, жизненную цель я поставил на похоронах отца. Помню, сжимал в объятиях плачущую сестру и смотрел на мать. Она была такой беззащитной, потерянной, раздавленной горем и навалившимися проблемами, но, тем не менее, держалась, не давала волю ни слезам, ни истерике, хотя причин было предостаточно: отец связался с какими-то мутными типами. Эти ублюдки заявились прямо на похороны и тут же принялись запугивать мою мать, требуя денег, которые отец якобы должен.
Помню, смотрел, как бритоголовая сука наезжает на неё, и задыхался от бессилия, меня всего наизнанку выворачивало от ярости. Именно тогда со всей горячностью четырнадцатилетнего, озлобленного мальчишки я поклялся, что уничтожу